– Правда? – Она улыбается. – И работать сможешь?

– Да! Я газеты развожу и соседкам помогаю убираться или ходить в магазин. За это платят.

– Какая же ты умница, – хвалит меня эта неприятная особа. – Это очень хорошо, но есть закон, по которому ты не можешь жить одна.

– Я не хочу ехать, – упираюсь. – Я хочу к бабушке! Меня не пускают! Вдруг она жива?! Вдруг вы ошиблись!

– Тише, котенок. – Женщина гладит меня по рыжим волосам, давно растрепавшимся и торчащим во все стороны. – Если я отведу тебя к бабушке, ты перестанешь сопротивляться? Мне очень не хочется нести тебя в машину насильно.

– Поеду, – сдаюсь, понимая, что у меня просто нет выбора.

И женщина в костюме сдержала слово. Через стекло мне показали бабушку. А внутрь не пустили. Я просила, умоляла, снова кричала, громко плакала, но все оказалось бесполезным. Не дали подержать ее за руку, обнять, сказать, что люблю.

– Ее похоронит государство, – говорит мне моя спутница. – Я отвезу тебя на похороны.

– Хорошо, – только и смогла выдавить из саднящего от истерики горла.

На заплетающихся ногах я дошла до машины. Послушно села на заднее сидение, уперлась лбом в прохладное стекло и замолчала на две недели.