Он пришел сказать ей, что у него в жизни полно куда более важных вещей: ответственностей, намного перевешивающих заботы заскучавших пристенных фиалок – взломщиц замков, на которых у него нет времени и которые ему не интересны.

Он пришел сказать, что не принадлежит ей, пусть она даже и не думает.

А вовсе не потому, что Эван ее поцеловал.

А если он и пришел из-за того, что Эван ее поцеловал, так вовсе не ради Фелисити. А потому что знает своего брата достаточно хорошо, чтобы понимать – Эван пытается что-то доказать. Пытается передать Дьяволу собственное послание, мол, его брак и наследник уже у него в руках.

В любом случае, он пришел не ради Фелисити.

По крайней мере именно это говорил себе Дьявол, пересекая сад за Бамбл-Хаусом всего через несколько часов после того, как Брикстон вернулся в трущобы с известием о поцелуе и о том, что его обнаружили и что Фелисити Фэрклот велела ему вернуться домой и передать упрек его хозяину.

Дьявол зажал трость под мышкой и начал карабкаться по шпалерам с розами под ее окном. Он успел подняться на несколько футов, когда снизу послышался ее голос:

– Я думала, вы погибли.

Он застыл, вцепившись в решетку и лозу крепче, чем ему хотелось признать, возмущаясь тем, что от ее голоса у него перехватило дыхание, а сердце забилось чуть быстрее, чем следует. И дело вовсе не в ней, твердо сказал он себе. Просто он до сих пор не пришел в себя после их последней встречи. От новостей, что на груз Бесперчаточников напали, а их людей ранили. От того, что он был с ней, вместо того чтобы заниматься своими людьми.

Вот и все.

Он посмотрел вниз, на нее.

Ошибка.

Солнце уже садилось за крыши Мейфэра, посылая лучи медного света в сады. Они упали на ее темные волосы, и те словно запылали – как и атлас ее платья. Опять розовое, на этот раз, благодаря игре света, цвета инферно. Не то чтобы Дьяволу следовало заметить, что оно розовое. Как раз не следовало. Еще ему не следовало гадать, надето ли на ней нижнее белье, которое он для нее купил. И уж точно не следовало гадать, есть ли на этом белье розовые ленты, которые он просил нашить.

Просить об этом ему тоже не следовало.

«Господи Иисусе! Она просто великолепна».

Замечать это ему тоже не следовало, но не заметить, конечно, было невозможно, ведь сейчас она выглядела так, словно ее создали из пламени и греха.

«Она прекрасна и опасна. Она вызывает у мужчины желание лететь прямиком к ней. Не как мотылек. Как Икар».

Единственное, что ему следовало заметить, – это то, что эта женщина не для него.

– Я не погиб, как вы и сами видите.