Руки доктора Гуинна привычно скрещены на груди, губы он в задумчивости сжал в тонкую линию, которая может как приподняться в улыбке, так и скривиться.
– И что ты предлагаешь, Элайза?
Ну что, пора.
– Я думаю, сегодня Лен приложил усилия, – говорю я, указывая на него. – Мне неприятно это признавать, но я сделаю это, потому что я тоже прикладываю усилия. – Я делаю шаг вперед, и хотя Лен молчит и не улыбается, глаза его загораются. – Я думаю, не стоит его наказывать за то, что он наконец поступил по совести. В кои-то веки.
Доктор Гуинн отклоняется на спинку стула.
– Ты просишь, чтобы я отменил наказание Лена.
Я киваю, поглядывая на часы, висящие прямо над блестящей лысиной директора.
– Все равно осталось всего сорок минут, – замечаю я. – И думаю, он заслужил хотя бы такое послабление.
Наступает тишина. Доктор Гуинн смотрит на наручные часы, потом, видимо, обнаруживает, что их надо подвести, и крутит металлическую заводную головку до щелчка. И опять все в классе будто загипнотизированы. Наконец он снисходит до ответа.
– Ну что ж. Сделаю послабление.
Ученики взрываются ликованием, хотя, если подумать, непонятно почему – я ведь уговорила директора отпустить только Лена. Но Лен в своем репертуаре: он уже соскочил со стула, и сидящие вокруг ребята подставляют ему ладони, чтобы он дал им пять. На него сыплются возгласы: «Молодец, Димартайл!» и «Мужик!» – и я вижу, как его поздравляют, хотя он не сделал ровным счетом ничего. И я заключаю, что, наверное, ничто на самом деле не меняется.
Впрочем, может, все-таки иногда меняется? Лен, слегка качая головой, делает театральный жест в мою сторону, как актер, указывающий на оркестр, когда вся труппа выходит на поклон, и кто-то добавляет:
– Да, это ей надо похлопать!
Когда мы идем к двери, доктор Гуинн внимательно рассматривает нас обоих. Мне он говорит:
– Мы с тобой, Элайза, наверное, никогда не сойдемся во мнениях, но твое упорство есть и всегда было некой силой.
Я пытаюсь понять, был ли это комплимент, а директор тем временем поворачивается к Лену и возвращает ему телефон:
– А вас, сэр, я завтра снова буду ждать здесь же.
– Завтра? – спрашиваю я у Лена уже на улице.
Он улыбается мне, и его улыбка широкая, теплая и знакомая.
– Будь добра, освободи меня от наказания еще четыре раза.