– Как сказал Шекспир: «И смоет ли великий океан Нептуна эту кровь с руки моей?»[9]

– Что?

– Да так. Дальше.

– Дальше? Это все. Разве этого мало? Я вышла за него замуж, я сделала его несчастным, и я убила его. О господи! Не понимаю, как я могла так поступить. Обманом я женила его на себе. Тогда мне казалось, что я поступаю совершенно правильно, но теперь вижу, что была не права. Ретт, я не могу поверить, что все это сделала я. Так подло вести себя с ним… а я ведь не такая вредная по натуре. Меня не так воспитывали. Мама… – Скарлетт замолчала. Весь день она старалась не думать об Эллен, но теперь уже не могла изгнать из памяти облик матери.

– Я часто задумывался, что она была за человек, – проговорил Ретт Батлер. – Мне кажется, вы больше похожи на отца.

– Мама была… о, Ретт, в первый раз я радуюсь, что ее нет, что она не видит меня. Она учила меня не быть вредной. Она была очень добра ко всем. Она предпочла бы, чтобы я голодала, чем совершила такое. И я хотела во всем походить на нее, но совершенно не похожу. Об этом я никогда раньше не думала, голова была занята совсем другим, но я стремилась походить на нее. Я не хотела походить на отца. Я любила его, но он был… таким… таким бездумным. Знаете, Ретт, время от времени я изо всех сил старалась хорошо относиться к людям и быть доброй к Фрэнку, но потом опять мне снился тот кошмар, который нагонял на меня страх, и мне хотелось выбежать и хватать деньги у всех.

По лицу Скарлетт струились слезы, она этого не замечала, ногти впились в его руку.

– Что за кошмар? – спокойно и сочувственно спросил он.

– О… я забыла, вы же ничего не знаете. Всякий раз, когда я старалась быть доброй и внимательной к людям и говорила себе, что деньги для меня не самое главное, то по ночам меня начинал преследовать один и тот же сон, будто я вернулась в «Тару», сразу после смерти матери, а там похозяйничали янки. Ретт, вы не можете себе представить… я покрываюсь холодным потом, когда вспоминаю те дни. Я вижу, что все вокруг сожжено, стоит гробовая тишина и нечего есть. О, Ретт, во сне голод снова возвращается.

– Дальше.

– Голодаю не только я. Голодают папа, девочки и негры, и все твердят одно и то же: «Мы хотим есть». От голода мне больно, он нагоняет на меня страх. Потом во сне я оказываюсь в каком-то сером тумане и бегу, бегу в нем; бегу изо всех сил, словно за мной кто-то гонится, и мне кажется, что вот-вот сердце выскочит из груди; я начинаю задыхаться, но говорю себе, что должна туда добраться и там мое спасение. Хотя я не знаю, куда мне надо. Вдруг я просыпаюсь, холодея от страха, и ужасно боюсь снова оказаться голодной. После этого кошмара мне все время кажется, что всех денег мира не хватит, чтобы я перестала бояться. А тут еще Фрэнк вечно мямлит, блеет и сводит меня с ума. Ну, я и срывалась. По-моему, он ничего не понимал, а я и не хотела заставить его понять. Я думала, вот наступит день, у нас появятся деньги, я перестану бояться голода и сделаю так, чтобы ему тоже было хорошо. И вот теперь он умер, и я опоздала. О, тогда мне казалось, что я поступаю совершенно правильно, но все было неправильно. Если бы можно было начать сначала, я стала бы действовать по-другому, и…