– Дарси нужно было попробовать все вкусы, прежде чем определиться с заказом. Проблема в том, что в Италии о бесплатных пробниках ничего не слышали.

– Тебе что, пришлось подраться с этим мускулистым мороженщиком с золотой цепью?

– Мой ответ зависит от того, что ты считаешь более крутым: драку или взятку в пятьдесят евро.

Я смеюсь, прикрываясь тыльной стороной ладони, а когда вновь поднимаю глаза, то Нолан опять серьезен.

– Нолан…

– Прости меня. За мои слова. У меня не было никакого права предполагать, что ты как-то не так заботилась о своей семье. Я знаю, что даже представить не могу, через что ты прошла с отцом.

– На самом деле, можешь.

Он изучает меня чуть дольше, чем нужно. В его черных глазах проплывают галактики, и я задаюсь вопросом, может ли эта секунда продлиться вечно. Может ли мир состоять только из нас двоих, где мы в вечной петле времени снова и снова будем понимать друг друга.

– Да. Вероятно, могу.

Я прокашливаюсь. Ладно. Была не была.

– Раз уж мы заговорили о том, что я пряталась за… Да за чем я только ни пряталась – за мамой, сестрами, отцом. Мои обязательства перед семьей служили мне щитом. Но сейчас я пытаюсь понять, чего хочу сама. Чтобы прожить собственную жизнь.

– Это хорошо.

– Ага. Например, я знаю, что не хочу бросать шахматы. Хочу играть профессионально. Хочу, чтобы это была моя работа.

Губы Нолана дергаются. Глаза расширяются, полные мальчишеского блеска, который я в нем так полюбила.

– Правда?

– Правда. И я не собираюсь отступать. Или, по крайней мере, попытаюсь. И… моя подруга Истон здесь, это приятно. Мы помирились. А когда вернемся домой, я собираюсь разговаривать с ней каждый день. Я просто… буду звонить ей сама. Возьму все в свои руки. И если наши дороги когда-нибудь разойдутся, это случится не потому, что я опустила руки.

Нолан кивает:

– Звучит справедливо.

– Еще мы дома стали разговаривать об отце. Во всяком случае, пытаемся. Все больше и больше. Я начала изучать кое-какие его партии и даже показывала их Дарси, когда учила ее играть. И хотя невозможно забыть все плохое, что случилось, мне все равно хочется, чтобы мы помнили о хорошем.

Он понимает меня. Я вижу это по его печальной улыбке.