– Точно. – Я прочищаю горло. Отвожу взгляд. – Нет.

– Ты его тоже сукой называла? – спрашивает Дарси.

Я со стоном вздергиваю подбородок.

– Отказываюсь разговаривать на эту тему с несовершеннолетними и даже с совершеннолетней, которую нужно двадцать пять минут уговаривать поставить в конце сообщения эмоджи, – заявляю я.

Но спустя десять минут под звуки видео, где женщина из Техаса выхаживает раненую летучую мышь (выбор Дарси), я пытаюсь написать сообщение. Наша последняя переписка датируется девятым января, серединой ночи. На мое «Или Эмиль очень хорош в сексе, или он сейчас пытается убить Тану» пришел следующий ответ: «Ты хочешь сказать, меня не сирена разбудила?» Перечитав сообщение, я едва сдерживаю улыбку и начинаю набирать новое:

можем поговорить?

можем поговорить?

Затем удаляю набранный текст и пишу заново:

в чем-то ты прав. возможно, не во всем, но я слишком остро отреаги…

в чем-то ты прав. возможно, не во всем, но я слишком остро отреаги…

Стираю.

ты знал, что в 2011-м в игре против Лала пропустил возможность поставить шах и мат. но ты классно превратил ту пешку.

ты знал, что в 2011-м в игре против Лала пропустил возможность поставить шах и мат. но ты классно превратил ту пешку.

Удалить. Удалить. Удалить.

мне жаль, что

мне жаль, что

Удалить.

привет.

привет.

Я не нажимаю «отправить», но оставляю сообщение нетронутым. И когда прижимаю телефон к груди и переключаю внимание обратно на телевизор, маленький аппарат кажется на несколько фунтов тяжелее, чем раньше.