— Мне их отдал какой-то парень возле дома, — мягким голосом объяснила она. — Сказал, что цветы для тебя. Он так смущался! Я пригласила его зайти, но он не захотел, наверное, постеснялся, — добавила она, увидев мои удивленные глаза.

В этот момент между бутонами я заметила что-то белое — записка с нарисованной улиткой. — Ника, ты не должна скрывать его от меня. Нет ничего плохого в том, чтобы иметь бойфренда…

— Нет! — испуганно воскликнула я. — Нет, Анна, он не мой парень.

Анна чуть нахмурилась.

— И все-таки он попросил передать их тебе.

— Это не то, что ты думаешь. Он просто… просто…

Друг, сказала бы я раньше, но теперь это слово не подходило. После всего случившегося Лайонел не мог так называться. От досады я закусила губу, и Анна, должно быть, заметила, что я огорчилась.

— Видимо, я действительно все не так поняла. Ника, извини меня! Просто в последнее время ты такая задумчивая, а потом этот парень появляется у двери с роскошными цветами, и я подумала… — Она покачала головой, мягко улыбаясь. — Ну что ж, во всяком случае цветы очень красивые. Ты согласен, Ригель?

Почувствовав болезненное напряжение, я обернулась. На пороге кухни с бесстрастным видом стоял Ригель. Он ничего не ответил, только равнодушно посмотрел на цветы и отвел взгляд.

— Могу я поговорить с тобой минутку? — спросила его Анна.

На лице Ригеля промелькнуло раздражение, как будто он уже знал, о чем пойдет речь. Он кивнул, и они вместе вышли из кухни.

— Мне позвонили из кабинета психолога… — услышала я голос Анны на лестнице.

Мой взгляд задержался на записке. Не сразу, но я все-таки взяла ее и прочитала на обороте:

Я хотел написать тебе много раз и подумал, что открытка — самый лучший способ это сделать. Плохо помню, что произошло прошлой ночью, но я не могу избавиться от ощущения, что напугал тебя. Это так? Прости…

Когда мы поговорим? Я скучаю по тебе.

Руки задрожали. Я вспомнила тот вечер во всех подробностях: его губы, его хватающие меня и удерживающие руки, мой умоляющий голос… Я выхватила из вазы цветы, подошла к раковине, распахнула дверцу под ней — и замерла с букетом в руке.

И долго стояла, запустив пальцы в листья, уткнув лицо в ароматные бутоны, думая о том, что не могу этого сделать. Цветы не заслуживали помойного ведра.

Но причина была не только в цветах — во мне было что-то, что не позволяло это сделать. Я не могла ненавидеть букет, уничтожить его, растерзать. В этот момент во мне заговорила самая травмированная часть моего сердца, та, которую изуродовала кураторша.

Я посмотрела на нарисованную улитку, торчавшую из листьев, и не нашла в себе сил бросить цветы в ведро. По-хорошему, разорвать бы открытку и выбросить ее, но и это сделать я не могла.