Я никогда не умела ничего рвать, пусть даже и очень аккуратно.

В следующие дни, пока я была в школе, доставили еще несколько роскошных букетов, которые Анна исправно ставила в вазы. И в каждом — одна и та же открытка с изображением улитки.

Однажды с цветами доставили пакетик жевательного мармелада в форме крокодильчиков. Прежде чем сунуть его в дальний угол кухонного шкафа, подальше от глаз, я раздраженно смяла его в ладони.

На следующий день я обнаружила на столе еще два пакетика, перевязанные ленточкой.

— От ее поклонника, — прошептала Анна однажды вечером Норману, и он издал заговорщическое «О-о-о», задрав свой длинный нос.

А Клаусу не нравились все эти подарки. Он ходил мимо ваз, которые Анна ставила повыше на полки и комоды, грыз листья и так и норовил скинуть цветы на пол. Казалось, он понимал, что букеты принесла не Анна, а кто-то другой.

Однажды вечером я услышала шорох, доносившийся из кухни. Включила свет и обнаружила, что на меня смотрят два желтых глаза Клауса, а из-под его усов торчит белый лепесток. — Клаус, — раздраженно пробормотала я, а кот прижал уши и продолжил жевать свою добычу. — Не надо, Клаус! Хочешь, чтобы снова заболел живот?

Он ускользнул, прежде чем я успела снять его с полки: попасть ко мне в руки — для него это еще хуже, чем боль в животе. Я вздохнула, глядя на букет белых роз, оторвала обкусанный Клаусом бутон и повертела его в пальцах.

Другие записки я не стала читать, так как знала, что в них написано. Слова Лайонела ранили меня.

Когда я обернулась, то обнаружила возле двери Ригеля, светлую фигуру на фоне теней. В полумраке его глаза казались темными бриллиантами. Черные радужки остановились на белой розе, которую я держала на ладони.

В эти дни мы не разговаривали. И все же я понимала его безмолвный язык. Сблизиться с Ригелем означало научиться распознавать оттенки его молчания.

— Они ничего для меня не значат, — прошептала я, а он отвернулся.

Нельзя было допустить, чтобы заболели его давние сердечные раны. Я не хотела, чтобы он отдалился от меня.

— Но ты их не выбросила.

Ригель отвернулся, и я закусила губу, отчаянно желая разрушить последние барьеры, которые еще стояли между нами. Временами они казались мне бесконечной лестницей, полной трещин и покосившихся ступенек, с которых я легко могла упасть вниз. А когда я в изнеможении останавливалась, чтобы посмотреть на вершину, то не видела ее. Однако я знала, что Ригель там — один. Я была единственной, кто мог до него добраться.

— Ника? — На следующее утро в дверь постучала Анна. — К тебе можно?