Я попыталась его остановить. Перехватила его запястье, но он отпихнул меня так резко, что вокруг нас вихрем закружились лепестки. В меня вперились его сердитые глаза, и я вздрогнула.

— Почему? — глухим голосом спросил он. — Почему ты мне ничего не сказала?

Я смотрела на него ошеломленно, не зная, что ответить. Ригель сделал ко мне шаг.

— Как ты к нему относишься?

Я была так поражена поведением Ригеля, что, как завороженная, неотрывно смотрела в черную бездну его глаз.

— Что ты к нему чувствуешь? — Ригель рычал, но в его глазах пульсировала обида.

Я смотрела на него с удивлением, потому что этот вопрос сводил на нет доверие, которое, как мне казалось, связывало нас с недавних пор.

— Ничего.

Ригель посмотрел на меня со жгучей горечью. Он медленно покачал головой, словно узнал очевидный факт, который он не хотел признавать.

— Ну да, ты ведь на это не способна, — процедил он сквозь зубы, — ты не можешь. После всего, что он сделал, после всех его наглых, мерзких выходок, после того как он домогался тебя, ты все равно не можешь его ненавидеть.

Колючие слова. Я чувствовала, как они ранят меня, проникают под кожу, потому что… они были правдой. Глупо это отрицать. Неважно, как сильно Лайонел меня огорчил или обидел. Я не умела ненавидеть.

Зато я знала, каково это — испытывать на себе чью-то ненависть. Кураторша впечатала ее мне в тело, так что меня начинает трясти при одном только воспоминании. Ее ненависть сломала меня, растоптала, изуродовала. Моя душа покрылась трещинами, и я не смогла вырасти, навсегда осталась изломанной, хрупкой маленькой девочкой.

Вот что оставила во мне чужая ненависть — ущербное сердце, искавшее в других добро, которого не нашла в Ней. Я бабочка, которая видела свет во всем и вся, даже если этот свет порой грозил гибелью.

Я посмотрела на Ригеля потухшими глазами и тоже покачала головой, отгоняя болезненные мысли.

— Это неважно, — мягко сказала я.

— Разве? — Ригель зажмурился от гневной боли. — Как же так? Тогда что для тебя действительно важно, Ника?

Что угодно, только не это.

Я сжала пальцы в кулаки.

Ригель был последним, кто мог задать мне этот вопрос.

— Я знаю, что важно, — прошептала я и не узнала свой голос, в ушах шуршала кровь, я подняла на Ригеля блестящие от слез глаза. — Кажется, я ясно дала тебе понять, что для меня действительно важно.