Ригель открыл глаза.

Его имя сорвалось с моих губ, и, как только оно прозвучало в тишине больничной палаты, пожирающие меня пустота, тоска и боль рассеялись, и на их место пришла такая сильная радость, что у меня перехватило дыхание. Обессиленная, я припала к его груди.

Открытые глаза Ригеля были для меня сейчас самым прекрасным чудом на свете, желаннее любой сказки. Я любила их больше неба.

Для каждого из нас есть своя сказка, это правда, но в моей не было королевств и сверкающих золотых дворцов, нет… В моей сказке росли колючие ежевичные заросли и глаза устремлялись к звездным галактикам. И мне так дороги пульсирующие созвездия и шипы сожаления. Всхлипывая, я погладила Ригеля по щеке, а он продолжал смотреть на меня так, как будто даже в состоянии рассеянного сознания понимал, что перед ним лицо, которое вновь пробуждает в нем глубокое безграничное чувство.

А я… я не сводила с него глаз ни на мгновение, даже когда потянулась в сторону и нажала кнопку вызова медсестры, даже когда она прибежала, а потом вокруг нас зазвучали недоверчивые голоса. Даже когда в палату набились все, кто дежурил в тот вечер, и вокруг нас началась суматоха. Я оставалась с ним все время, прикованная к его взгляду душой и телом. Я была рядом с ним, как и каждую ночь во сне, и каждый день каждой недели.

Я была, есть и буду рядом с ним… до конца.

Прошло время, прежде чем Ригель начал разговаривать.

Я наивно думала, что люди, которые вышли из комы, сразу становятся восприимчивыми к окружающему миру или, по крайней мере, хозяевами своего тела, но это было не так.

Доктор объяснил мне, что пройдет несколько часов, прежде чем Ригель сможет полностью контролировать свои движения. Еще он сказал, что Ригелю повезло, так как многие пациенты впадают в вегетативное состояние в течение двух первых недель комы, но нашего пациента эта беда, по счастью, миновала, чему доктор Робертсон очень рад. Он также предупредил, что после пробуждения некоторые пациенты могут проявлять повышенную тревожность или вести себя агрессивно, так как до конца еще не понимают, где находятся. Он рекомендовал мне разговаривать с Ригелем очень спокойно, особенно на первых порах.

Прежде чем оставить нас наедине, доктор Робертсон похлопал меня по плечу и улыбнулся с такой добротой, что я готова была его расцеловать в благодарность за все, что он сказал и сделал. Когда он вышел из палаты, я заправила волосы за уши и повернулась к нашему пациенту, лежавшему на кровати. Увидев его спокойное лицо, я приказала своему дерганому сердцу тоже наконец успокоиться.