– Что тридцать лет?
– Придется подождать, прежде чем и твоя дочь перед тобой извинится. Но есть и хорошая новость.
Кейт издала стон.
– Какая? Что я, возможно, не доживу?
– Что ты поймешь, как ей жаль, гораздо раньше, чем она сама тебе об этом скажет. – Мама усмехнулась. – А когда придет время сидеть с внуками, она тебя
Постучав в дверь Мары, Кейт услышала приглушенное:
– Заходи.
Она вошла и, стараясь не обращать внимания на раскиданные кругом книги, одежду и мусор, пробралась к кровати c балдахином, на которой сидела, подтянув к себе коленки, Мара с телефоном в руке.
– Можно с тобой поговорить?
Мара закатила глаза.
– Слушай, Гейб, тут мама хочет со мной поговорить. Я тебе перезвоню. – Повернувшись к Кейт, она спросила: – Что?
Кейт присела на край кровати, внезапно вспоминая, сколько раз похожая сцена разыгрывалась, когда она сама была подростком. Ни одно примирение с мамой не обходилось без речи про тяготы жизни.
Воспоминания заставили ее улыбнуться.
– Что? – повторила Мара.
– Я знаю, мы в последнее время много ругаемся, и мне очень жаль. Боґльшая часть ссор происходит потому, что я тебя очень люблю и хочу как лучше.
– А меньшая часть почему происходит?
– Потому что ты меня чем-нибудь взбесила.
Мара едва заметно улыбнулась и подвинулась, освобождая место для матери, – совсем как делала когда-то сама Кейт.