То есть с шестью, поправил сам себя Шарль: как бы он ни был сбит с толку, предпочитал оставаться точным, это его успокаивало.

Ладно, шесть так шесть. Только не пытайся нас провести…

Вы о чем?

Эй… «Очень красиво», выслуживаешься, значит, а сам разглядываешь ее руку.

Конечно… Вы видели, как она прорисована? Столько мускулов на такой тонкой руке, это же удивительно! Ну и что?

Эээ… Простите, но линии и изгибы это все же моя профессия… Как же, знаем…

Чей-то восхитительный хохот прервал нашего зануду Джимини-Крикета.^[144]

Сердце у него так и оборвалось. Шарль медленно повернулся, определил источник этого фонтанирующего веселья и понял, что приехал не зря.

– Анук, – прошептал он.

– Простите?

– Вон там… Она…

– Да?

– Это она?

– Кто она?

– Вон та малышка… Дочка Алексиса?

– Да.

Это была она, Та, что прыгала выше всех, визжала громче всех и смеялась как сумасшедшая.

Ее взгляд, рот, лоб, и тот же отпетый вид.

То же тесто. Та же закваска.