– Мне сказали, ты любишь шерри. Ты предпочитаешь сладкое или сухое?

Женщина пристально посмотрела ему в глаза, словно ожидала ответа на вопрос, в чем состоит смысл жизни.

– Сухое было бы очень кстати, миссис Нолан, – ответил Дэвид.

Он терпеть не мог шерри любого сорта и обратил внимание, что Джеймсу удалось достать джин с тоником. Но было слишком поздно – бокал с шерри оказался у него в руке. Кэролайн разговаривала с Мэри Кэтрин у окна. Два священника беседовали с мистером Ноланом. Один из них выглядел знакомым, хотя Дэвид никогда раньше его не встречал. Вошла Брида, неся блюдо с сырной соломкой и кусочками сельдерея с сырной начинкой.

Голоса матери и миссис Нолан, которые пытались втянуть его в лукавый диалог, отступили на задний план, и Дэвиду захотелось очутиться рядом с Клэр в их маленькой комнатке с банкой томатного супа на столе – за много миль от этой жарко натопленной комнаты и пустой болтовни. Он машинально отвечал на вопросы: да, работа довольно тяжелая, нет, он незнаком с этим специалистом, но, конечно, знает его по имени; как мило со стороны Ноланов, что они c ним переговорят. Он расспросил мать о доме, об отце, а также о том, как поживает Бонс после ужасного инцидента с краской. Молли Пауэр сказала, что Бонс никогда не был красавцем, а теперь и вовсе был способен напугать любого. Пролитая краска затвердела и слиплась, поэтому с пса срезали очень много шерсти. Бонс выглядел очень странно, но, конечно, не подозревал, что выглядит иначе. Даже в старости он по-прежнему носился кругами с радостным лаем. Молли пожаловалась, что Бонса теперь не взять с собой на прогулку, потому что объяснять всем прохожим, что стряслось с собакой, было долго, а вспоминать, как его нашли на кухонном полу лапами кверху в луже красной краски, – невыносимо.

– Ты приедешь до Пасхи, чтобы повидаться с ним? И с нами, разумеется, – спросила она.

– Вряд ли… кстати, насчет Пасхи… – начал Дэвид, но Шейла Нолан захлопала в ладоши, сообщая, что обед готов.

Они перешли в другую натопленную комнату, где на столе, накрытом на девять персон, стояли две откупоренные бутылки вина, а на разделочном столике лежал огромный кусок говядины.

– Вот это жизнь, – задумчиво произнесла Молли Пауэр, когда они вошли в комнату с тяжелой темной мебелью и плотными шторами.

В ее голосе звучала зависть к тем, кто мог собрать людей за изысканным столом вдали от Каслбея.

Дэвид отвлекся от мыслей о грязноватой комнате менее чем в двух милях отсюда и заставил себя проникнуться симпатией к матери. Папа всегда говорил, что для счастья Молли нужно совсем немного. И это было правдой, мать наслаждалась эффектным обедом, который Шейла Нолан устроила в ее честь. Дэвид не хотел быть с матерью грубым и не собирался портить ей обед. Расскажет о Пасхе потом.