— Он полагает — и сын с ним согласен, — что лучше будет не препятствовать ее доверительным отношениям с русскими. А ее снабжать дозированной дезинформацией… Манипулировать ею как двойным агентом… Короче говоря, использовать втемную.

— Но ведь они рано или поздно поймут, что их дурачат?

— Этот обман может продлиться в течение еще нескольких партий. Отыграно шесть: две за Соколовым, одна — за Хорхе и три — вничью. Разница, значит, всего в одно очко. А впереди еще четыре партии. Это открывает заманчивые перспективы.

Если мы приготовим подходящие ловушки и русский попадется в них, то еще раза два обман сработает. Может быть, неудачу спишут на ошибку, объяснят неполнотой информации или тем, что в последний миг изменили замысел. На второй или третий раз заподозрят неладное. Если все будет слишком уж очевидно, решат, что Ирина работает в пользу Хорхе и в сговоре с ним или что ею манипулируют… Но есть и другой путь — не злоупотреблять тем, что нам известно. Вливать яд, так сказать, по капле и в Дублин приехать вместе с Ириной.

— И это реально?

— Вполне. Это же шахматы. Искусство лжи, убийства и войны.

Они стоят на тротуаре, готовясь перейти оживленную Корсо Италия. Машины, мотоциклы, клубы дыма из выхлопных труб. Макс берет женщину за руку. Ступив на противоположный тротуар, Меча не высвобождается, держится вплотную к нему, так знакомо опирается на его руку. Так отражаются они в большой витрине, заставленной телевизорами. Через мгновение наконец мягким и естественным движением она чуть отстраняется.

— Важен чемпионский титул, — очень спокойно продолжает она. — А здесь происходит всего лишь предварительная пристрелка. Проба сил. И было бы просто великолепно, если бы и в Дублине русские продолжали доверять Ирине. До поры до времени. Представь, что будет, когда Соколов обнаружит, что его шпионка работала под нашим контролем еще с матча в Сорренто… Это может быть сокрушительным ударом для него. Смертельным ударом.

— А Хорхе выдержит такое напряжение? Еще пять месяцев бок о бок с Ириной… И виду не подавать.

— Ты не знаешь моего сына: когда дело идет о шахматах, он дьявольски хладнокровен. А Ирина для него теперь — лишь фигура на доске.

— И что ты собираешься делать с ней потом?

— Не знаю, — в голосе ее опять позванивает металл. — И знать не хочу. После чемпионата мы, вероятно, заключим соглашение — уж не знаю, негласное или публичное. Но как шахматистка международного класса Ирина кончена. Лучше всего ей будет заползти в какую-нибудь щель и затаиться навеки. И я брошу на это все, чем располагаю… Я загоню эту лисичку в ее нору.