Но вся штука в том, что заклинания не совсем совпадают.

«Что до любого бога, любой души любого усопшего, которые причинят зло твоей душе… ты оправдан в Зале двух истин. Ты чист! Ты чист! Ты чист! Твоя чистота – это чистота Его, что находится в своем Диске. Никакое зло не может быть причинено тебе на этой земле, в этом Зале двух истин, поскольку ты знаешь имена находящихся тут богов. Восстань для вечной жизни!»

– Это практически повторение слово в слово заклинания номер сто двадцать пять из «Книги мертвых», за исключением того, что речь идет от второго лица, как в «Текстах саркофагов»…

– Уайетт, погляди! – Кончиком карандаша я показываю на точку на восточной стенке саркофага, на которой написано заклинание, а затем – на доску прямо напротив.

Я представляю мумию, в том положении, в котором мы ее обнаружили: лежащей на боку. Если провести прямую линию между двумя заклинаниями, она как раз пройдет через сердце Джехутинахта.

Если прежде мне требовалось доказательство наличия неразрывной связи между самим текстом и тем, как он расположен, то теперь оно было передо мной.

– Дон, – говорит Уайетт, – мы только что нашли недостающее звено.

Вскоре после совершенного Дамфрисом разоблачения мы с Уайеттом жарким полднем лежали, обнявшись, на моей двуспальной постели. Вентилятор обдувал вспотевшую спину Уайетта. Он был полностью обнажен, копна спутанных волос падала на лицо. Солнце подглядывало за нами в окно. В это время дня Диг-Хаус погрузился в сон, и Уайетт после занятий любовью тоже задремал. Но мне по какой-то причине не спалось. Я водила пальцем по плечу Уайетта, словно рисуя карту мира, где хотела бы жить.

Мы, как обычно, одновременно сгорали в пламени оргазма, и каждый миг упоения любовью был будто последним. Мой бюстгальтер, сорванный Уайеттом, висел на основании вентилятора. Штаны Уайетта затерялись где-то в постели. Его ботинок валялся подошвой вверх.

Мама сказала бы, что это к несчастью и башмак следовало перевернуть, поставив как положено. Но для этого мне нужно было оторваться от Уайетта.

Пробормотав нечто нечленораздельное, Уайетт похлопал себя по плечу и поймал мою руку:

– Оставь меня, распутница. Ты меня убиваешь. – Уайетт перекатился на живот, его глаза превратились в щелочки, на губах блуждала улыбка. – Впрочем, ради такого не жалко и умереть.

– Распутница?! – Я пригвоздила его к матрасу. – Женоненавистник несчастный!

Уайетт притянул меня к себе:

– Ну давай, говори мне непристойности!

Мой смех, застряв между нашими телами, вернулся к нам поцелуем.

Опрокинув меня на спину, Уайетт лизнул мою шею и языком начал прокладывать себе путь вниз, приятно холодя кожу.