– А сколько ей было лет, этой женщине? – спросила она.

Давным-давно я взял за правило не сообщать реципиентам никаких сведений о донорах до тех пор, пока они не начнут поправляться после операции, но что-то в глазах Энни подсказало мне, что она спрашивает не из любопытства. Ей действительно было важно это знать – и не ради себя.

– Двадцать пять или двадцать шесть.

На протяжении нескольких секунд взгляд Энни скользил по стенам вертолетного салона – лампочкам, вентилям, переключателям, металлическим и пластиковым контейнерам с лекарствами и специальным оборудованием. Это соединение медицины и авиации, несомненно, казалось ей непривычным и странным, но она ничего не сказала. Вместо этого Энни задала следующий вопрос:

– Как ты думаешь, Риз, она… эта женщина… Она уже в раю?

Я пожал плечами.

– Этого я не знаю. Думаю, единственный, кто мог бы сказать тебе точно, это она сама.

Энни задумчиво нахмурилась и потерла золотой сандалик на шее, а затем принялась рассматривать окружавшее ее оборудование – медицинское, авиационное и спасательное. Ее пульс слегка участился, но цвет лица оставался нормальным, да и дыхание, хоть и затрудненное, оставалось глубоким и ровным. Ее взгляд снова остановился на мне.

– Риз?..

– Да?..

В наш разговор внезапно вклинился Стив:

– Джонни?..

Я поднял голову. Дверь пилотской кабины была открыта, и я увидел впереди огни Атланты.

– Ройер звонит из Техаса. Соединяю…

Я кивнул, прекрасно зная, что Стив отключил наушники Энни и Синди и что Ройера услышу только я.

В наушниках щелкнуло, захрипело и раздался голос партнера.

– Джонни?..

– Слышу тебя. Рассказывай…

– Мы только недавно приземлились, но я успел на нее взглянуть. Ей прекратили колоть дофамин, но давление пока не снижается. Электрокардиограмма выглядит неплохо, частота сердечных сокращений в норме, сердечная мышца, похоже, не пострадала, хотя точнее я смогу сказать, только когда вскрою грудину. На рентгене, во всяком случае, никаких признаков контузии сердца я не заметил. Легкие не коллапсированы, воспаления нет. Девять шансов из десяти, что это сердце нам подойдет.

Я тут же внес кое-какие коррективы в свой мысленный план, а вслух сказал: