Это странно. И, наверное, глупо. Определенно что-то необычное, и, конечно же, Голицын над этим шутит. Он выделывается, комментирует, ядовито прыскает на каждую мою строчку. Мол, героиня – дура набитая, а герой по-любому ее хочет. А потом встречается со мной глазами и снова смолкает. Мы будто раскачиваемся на карусели, гадая, сорвется та с петель или нет.

– Переходи к месту, где они уже потрахались, а? – все равно через четверостишие возмущается Ник, а я упорно читаю дальше, как будто обязана справиться, как будто это испытание, которое я должна пройти. И это решит все проблемы.

Даже не спрашивай почему! —

Сердито шагнула ближе

И вдруг, заплакав, прижалась к нему:

– Мой! Не отдам, не отдам никому!

Как я тебя ненавижу!

Когда я заканчиваю, Голицын больше не болтает и не шутит, как клоун. Даже не матерится, а мог бы. По крайней мере, мне бы точно было легче, чем наблюдать, как он в один миг становится серьезным, вздыхает и закрывает руками лицо.

– Эй! – Я касаюсь его плеча, а он вздрагивает и, сев, отодвигается от меня.

– Так себе стихи, – шепчет он. – Хотя жаль, не про нас. Сатане повезло, я считаю, – девка запала, пришла к нему.

Ник смотрит на меня молча. Долго не решается задать вопрос, который повисает в воздухе.

– Ты же пришла не поэтому? – не выдерживает Ник.

Тихое «нет» с болью срывается с моих губ.

– Ань… – Я вся напрягаюсь от его тона, которым он произносит мое имя. Во рту горечь, желудок скручивает, даже сердце пропускает удар, а потом колет с двойной силой.