– Она соврала лишь с одной целью – вывести тебя на эмоции. И добилась, чего хотела. Потому что в порыве злости ты становишься, – склонив голову набок, он пожимает плечами, – слегка пугающей и безумной. Не ведись на провокации. Выдохни и услышь меня, хорошо?

Делая глубокий вдох, я без остановки киваю.

– Боже милостивый, – произносит Сойер, рассматривая мое лицо. – Я еще никогда не видел, чтобы у человека так широко раздувались ноздри от гнева.

– Ты сейчас не помогаешь, – цежу я, продолжая глубоко дышать. – Одно дело, когда она копирует меня, другое – когда пытается настроить тебя против меня. Она нарушила два святых закона: ты и мои духи!

– Мне льстит, что я стою в одном ряду с флакончиком детских духов.

– Я ненавижу ее, ненавижу и…

Обхватив мое лицо ладонями, он склоняется ближе и касается моих губ своими. Нежно, ласково, почти невесомо. Я всегда считала, что у Сойера по венам вместо крови течет солнечный свет, и этот свет прямо сейчас наполняет меня, потихоньку вытесняя темную пелену злости.

Не пойму, это земля кружится или мне только кажется? Я чувствую легкость и опьяняющий трепет, мои напряженные пальцы разжимаются сами собой, и я веду их вверх по плечам Сойера, чтобы обнять его за шею. В этом поцелуе нет страсти, лишь что-то теплое и невинное. И мне до безумия это нравится.

Сойер прерывает поцелуй, но не отстраняется, и я не знаю, он остается рядом потому, что собирается снова поцеловать меня или же боится, что я воспользуюсь возможностью и побегу совершать убийство.

– Лучшей местью будет, если ты не выдашь никакой реакции. Она ведь этого и добивается, верно?

– Но…

– Если ты переживаешь, что я провожу с Фелис время, то сегодня я скажу ей, что наши уроки музыки закончены. Я был вежлив к ней из уважения к твоим родителям, потому что она гостья в вашем доме. Ее слово против твоего… Ну сама подумай, на чьей я могу быть стороне? – Приподняв уголки губ, Сойер поглаживает мою щеку большим пальцем. – Ты ответила на мой вопрос, я тебя услышал. Между нами все хорошо, поэтому не нужно устраивать кровавый День благодарения, идет?

Не понимаю как, но Сойеру удалось меня успокоить. Я злюсь, но теперь хотя бы контролирую это.

– Мои ноздри все еще раздуваются, да?

Усмехнувшись, Сойер целует меня в кончик носа и, взяв за руку, переплетает наши пальцы. И не выпускает мою ладонь до самого крыльца моего дома.

Как один день может быть одновременно лучшим и худшим?

Оказавшись в своей комнате наедине с собой, я понимаю, что все еще чувствую на губах прикосновение губ Сойера. От этого ощущения в животе порхают бабочки, а щеки болят от глупой улыбки.