Молчание становится самым красноречивым ответом, и, не вынося тишины, Том продолжает сам:
– Я как в ловушке. Столько всего сделали – один вид терапии, другой, поддерживающие препараты, и все коту под хвост. Мне нужно снова бороться, а у меня уже сейчас нет на это сил. И я все не пойму – почему? Я ему настолько нужен? – кивает он на Иисуса. – Что он собрался со мной делать?
– Мы никогда не знаем, каков божий замысел, – качает головой отец Ричардс. – Так что ответы на эти вопросы мы вряд ли получим, просто заваливая ими Бога.
– Тогда я не понимаю, что мне делать.
– У нас, людей, есть один способ, самый сильный, и он часто помогает. Мы можем молиться. Просить у Бога послать нам исцеление, силы или терпение. Он милостив к своим детям, и даже если мы не получаем то, что хотим, он часто дает то, что нам нужно.
То, что отец Ричардс практически цитирует песню «Роллинг Стоунс», отрезвляет: буря в душе начинает отступать и наконец давать пространство чему-то, похожему на рациональность. Нет, он все-таки гребаная ящерка. Еще бы Бэтмена процитировал. Том делает пару глубоких вдохов и снова поворачивается к кресту.
– Вы правы, отец, – поджимает губы он. – Я все еще могу молиться. Надеюсь, с Божьей помощью я справлюсь и с этим.
Жасмин пока не сдалась: она верит в возможность ремиссии, а значит, и Тому пока рано себя хоронить. Завтра утром он выпьет таблетку и смело встретит возвращение своих проклятых побочек.
Ему нужно бороться.
– Что, если кто-то из нас умрет?
Том разглядывает чертеж, пытаясь понять, как сделать ножки универсальными: эта приблуда должна держаться на любой спинке, даже той, у которой нет подголовника.
Мысль о смерти приходит ему в голову так неожиданно, словно уставший от этой задачи мозг пытается сбежать от работы любой ценой.
– Не мели чепухи, – рыком отвечает Гэри, даже поднявший голову от двигателя. – С чего нам умирать?
– Помнишь перестрелку в Левеншульме?
– Помню. И ты, и Джек, и Леон, все помнят. Поэтому мы в них больше не суемся.
– Мало ли, когда еще придется.