При виде нас немец встал и молча протянул отцу руку.

Мой бедный оробевший папа, так непохожий на себя самого, ответил на рукопожатие слегка подрагивающей рукой.

– Рад снова вас видеть, мистер Касильяс, – свободно сказал Култи по-испански, глядя ему прямо в глаза.

Мне пришлось ущипнуть себя за переносицу, когда папа часто закивал и судорожно вздохнул, разжимая ладонь. Подойдя сзади, я сжала папины плечи, шепотом посоветовала ему представить Култи на унитазе, а затем села рядом с немцем и стащила с его тарелки кусочек арбуза.

Папа уселся напротив Култи, глядя куда угодно, но только не на Короля. И этот человек не мог нормально вести себя в кино, что уж говорить про какую-нибудь церковь. Громкий, общительный, взрывной и упрямый, он… просто тихо сидел на своем месте.

Именно поэтому я и боялась привозить Култи в Сан-Антонио. Я хотела провести время с родителями, а не сидеть с растерявшим дар речи отцом. Но я не собиралась ставить его в неловкое положение и указывать, как несуразно он ведет себя перед немцем, так что нужно было терпеть. Мы – я, по крайней мере, – приехали на три дня; Култи не говорил, как он собирается возвращаться в Хьюстон, но и не упоминал о раннем отъезде, что от меня тоже не ускользнуло.

Так что посмотрим, как пойдет.

Култи пододвинул мне тарелку, и я с улыбкой взяла кусочек хикамы. И тут меня осенило.

– А где Сеси? – спросила я у родителей.

Папа приподнял брови, но ответила мама:

– В своей комнате.

Ну разумеется. А ведь засранка точно знала, что я вернулась, не могла не знать. Вот же мелкая жопа.

– Сеси – это кто? – спросил Култи, держа в руке кусок брокколи.

– Моя младшая сестра.

Он моргнул.

Я пожала плечами. Что тут еще можно сказать? Что моя сестра иногда ни с того ни с сего вбивала себе в голову, что она меня ненавидит?

К счастью, Култи не стал уточнять. Я знала, что папа принимает выходки Сеси близко к сердцу, а мама злится, что мы якобы не способны отнестись к ней с терпением и пониманием. А ведь я терпела. До сих пор ей ни разу не врезала, хотя иногда она очень даже заслуживала.

Мама, сев за стол, принялась расспрашивать о наших планах на завтра и рассказывать о всевозможных тетушках и двоюродных сестрах, которые очень хотели со мной повидаться. Время потихоньку клонилось к десяти, и я то и дело зевала, попутно поражаясь, как папа до сих пор держится, хотя сам тоже ложился довольно рано.

Неловкая и странная тишина. Я обменивалась взглядами с Култи и мамой, а папа отказывался смотреть нам в глаза.

Все, надоело.