Сидя на краю ванны, я искренне попыталась внушить себе, что продажа – это не конец света. Нельзя принимать все близко к сердцу. Футбол – тот же бизнес, и иногда такое случается.

Но в итоге я разревелась только сильнее.

Какая же я дура! Тупая сраная дура.

Я подумала о Култи, который взыскивал долги, чтобы привезти в мой лагерь профессиональных футболистов, покупал детям кроссовки и обнимал меня, и стало еще хуже.

Я рыдала как маленький ребенок – очень взрослый и тихий ребенок, который не хотел, чтобы его услышали.

– Шнекке, все…

Голос Култи резко оборвался.

Уже потом, оглядываясь назад, я поняла, что не слышала, как он вошел, потому что он не стучал. Просто вломился ко мне, просунув в дверь свою глупую голову, словно не боялся застать на унитазе в не самом приятном виде. Я настолько не ожидала его увидеть, что не успела заглушить очередной всхлип.

Тогда я не заметила, с каким ужасом Култи посмотрел на меня. Не видела, как он прошел внутрь, закрыв за собой дверь, и не видела, как он опустился передо мной на колени. Но он накрыл мои руки ладонями и опустил голову, прижимаясь своим лбом к моему.

– Шнекке, – позвал он самым мягким, самым ласковым тоном, который я от него слышала. – Что случилось?

– Ничего, – выдавила я, сотрясаясь от беззвучных рыданий.

– Прекрати врать и скажи, почему ты плачешь, – приказал он, подавшись вперед и погладив меня по спине широкой ладонью.

– Я не плачу.

– Из тебя просто ужасная вруша. – Он провел рукой по плечам. – Что тебя так расстроило?

С каждым вопросом слезы текли все сильнее и дрожь усиливалась; я начинала всхлипывать в голос.

– Это глупо.

– Даже не сомневаюсь, но все равно расскажи, – мягко попросил он.

Вздохнуть толком не получалось.

– Меня… хотят… продать, – к собственному ужасу прорыдала я.

Успокаивая, он поглаживал меня по плечу круговыми движениями.