Из носа текло; немец, недовольно вздохнув, обнял меня крепче, кольцом рук отгородив от остального мира.

– Это я виноват. Обещаю, я все исправлю, – пробормотал он с сильным акцентом, в который хотелось завернуться.

– Ты не виноват, – сказала я приглушенно, а потом передумала. – Я ни о чем не жалею. Они сами виноваты, что такие тупые. Я всегда делала то, что от меня хотели. Я командный игрок. Нормально играю. Рано прихожу на тренировки, задерживаюсь допоздна, и вот так они меня отблагодарили? Решили сплавить в сраный Нью-Йорк? Где меня даже на поле не выпустят?

Я выпрямилась, нисколько не смущаясь зареванного лица, и, шмыгнув, посмотрела на друга. На плечах у меня лежал вес сотен галактик; я ощущала, как мечты всей жизни буквально выскальзывают из пальцев. И да, я понимала, что слишком драматизирую, но нервов уже не хватало.

– Что мне делать? – спросила я, будто у него на все имелся ответ.

Култи снова погладил меня по коленям. На красивом, изящно повзрослевшем лице было написано мрачное выражение, но он посмотрел мне прямо в глаза.

– Ты будешь играть. Обещаю, Сэл. Я бы ни за что не поставил под угрозу твою карьеру.

Я шмыгнула носом и хрипло вздохнула. Плечи тряслись, предвещая новую волну слез.

Немец помотал головой.

– Нет. Хватит. Я тебя не подведу, только перестань реветь. Мне тошно становится.

Это даже забавно. Я вытерла слезы тыльной стороной ладони, а он, нахмурившись, потянулся и оторвал от рулона туалетной бумаги пару кусочков.

– Возьми себя в руки, – приказал он.

Я чуть не рассмеялась. Шмыгнув носом, потерла лицо протянутой мне бумажкой.

– Я не могу просто «взять себя в руки», это так не работает.

– Ты должна меня слушаться, – хмуро сказал он, выхватил бумагу и с нажимом принялся вытирать мне лицо.

Я выдавила слабую несчастную улыбку.

– Это кто сказал?

Он встретился со мной взглядом.

– Я.

Я поджала губы.