– Кто тебе такое сказал?

– Франц, – ответила я, хотя на самом деле это звучало ближе к «Фра-а-анц-а-ах».

Что-то резкое и злобное сорвалось с его губ по-немецки: плевок, самое страшное проклятье.

– Он ведь не врет? – спросила я у ворота его футболки.

Култи вздохнул мне в макушку.

– Нет. Он бы не стал говорить, если бы не был уверен, – подтвердил он.

Сердцем и разумом я прекрасно понимала, что этого стоило ждать.

– Гарднер предупреждал, а я не послушала, – сказала я. – Вот дура! Прости. Я понимаю, что это не конец света, и мне очень стыдно, но я не могу успокоиться.

Немец, в которого я была влюблена с самого детства, обнял меня. И шикнул. Буквально сказал:

– Т-ш-ш. – А потом прижал меня ближе и пробормотал на ухо: – Не реви.

– Не могу, – захныкала я впервые за последние десять лет.

– Можешь. Не реви, – нежно повторил он. – Я не представляю, каково тебе…

Ну еще бы. Его никогда не продавали против его воли, а если и продавали, то только на лучших условиях. А от меня просто избавились. Использовали и выбросили.

– …но ты выше этого. Через два года ты сама скажешь этим придуркам спасибо…

Он пытался подбодрить, но это не помогало.

– Я потратила на них лучшие годы жизни, – проревела я, кажется, хотя очень надеялась, что это не так.

– Ничего подобного. Ты даже не на пике карьеры.

Но я была безутешна. Сам Райнер Култи говорил, что у меня все еще впереди, а меня это не успокаивало.

– Тако. Хватит. Прекращай реветь, – потребовал он крайне серьезно.

Успокоиться не получалось. Я думала только о том, что хотела остаться в Хьюстоне. Этот город стал моим домом. Одно дело, если бы меня спросили, не хочу ли я переехать, но такие тайные сделки заключали только тогда, когда хотели без шума и пыли избавиться от проблемного игрока.