Он гладил меня по волосам, затем по щекам, снова и снова, а когда коснулся лица, у меня брызнули слезы. Они сочились сквозь его пальцы, текли по тыльной стороне ладоней… Долгие разговоры с психотерапевтом дали результат: плотину прорвало. Но с ним все было по-другому.

– Я так злюсь, Роудс! На все: на мир, на бога, на себя, а иногда даже на нее. Зачем она вообще пошла в этот чертов поход? Ведь могла бы пройти по запланированному маршруту! Почему не подождала меня? Я бы составила ей компанию! Я ненавижу злиться и ненавижу грустить, но ничего не могу с собой поделать. В голове просто кавардак, – протараторила я, беря его за руку и стискивая ее. – И в то же время я так рада, что она нашлась! Но я скучаю по ней и снова чувствую себя виноватой. Из-за всего того, что я тут устроила… Хотя я понимаю, что стыдиться тут нечего. И что случившееся не моя вина, но все равно… больно. По-прежнему. И всегда будет больно. Я знаю. Так должно быть. Потому что невозможно любить, потом потерять – и дальше жить как ни в чем не бывало. И еще я думаю: знала ли она? Знала ли, как сильно я ее люблю? И знает ли, как сильно по ней скучаю? Как жалею, что ее нет рядом? Знает ли, что моя жизнь в основном наладилась? Что люди, у которых я жила, меня любили и заботились обо мне? Или она переживала о том, что со мной будет? Надеюсь, она знает, что все закончилось хорошо, потому что мне невыносимо думать, что она переживала.

Мой голос снова дрогнул, речь стала бессвязной, слова звучали неразборчиво. Слезы орошали руку, которая по-прежнему касалась моей щеки.

Роудс взял меня за подбородок и посмотрел своими невероятными серыми глазами. Когда я попыталась его опустить, он не позволил. В нем ощущалась такая сосредоточенность, такое напряжение, точно он не оставлял мне возможности неверного истолкования.

– Не стану утверждать наверняка, но если в юности ты была такой же, как сейчас, то она, безусловно, знала, как ты к ней относишься. И твоя любовь освещала ее жизнь, – прошептал он хриплым голосом.

Я тяжело сглотнула и, ослабев, поникла, прижалась лицом к его плечу. А Роудс – чудесный, чудесный Роудс! – легко-легко подхватил меня, обняв одной рукой за спину, а другой – за бок, и усадил к себе на колени.

– Грустить нормально. И злиться – тоже.

Я прижалась носом к его шее. Кожа была мягкой.

– Бывший обижался, когда я была в плохом настроении. Когда накатывала печаль. Он говорил, что я достаточно натерпелась и мама не одобрила бы моего уныния, – и от этого становилось еще хуже. Обычно я держу хвост пистолетом, но иногда накатывает просто на пустом месте. Я хочу жить, хочу быть счастливой, но я скучаю по ней. Мне ее не хватает…