– И тебе привет.

Она предлагает мне дольку апельсина, и я беру ее, с улыбкой кусая сладкий цитрус. Затем я наклоняюсь и целую Уиллоу в губы, ощущая вкус апельсина на ее губах.

– М-м, вкуснятина, – поддразниваю я. – Апельсины, конечно, ничего так, но мой любимый вкус – это ты.

Ее щеки заливаются приятным розовым румянцем, и она берет следующую дольку апельсина, отправляя ее в рот и отворачиваясь от меня.

Я усмехаюсь, находя ее застенчивость чертовски очаровательной – особенно после всего, что мы делали прошлой ночью. Тогда она тоже стеснялась, хотя дело зашло намного дальше обычного поцелуя и поддразнивания. Но это одна из привлекательных черт Уиллоу. Даже после того, что мы с ней сотворили, и после всех жизненных передряг, она не утратила своей милой невинности. Может, никогда не утратит.

Тяжелые шаги возвещают о прибытии Мэлиса еще до того, как он заходит на кухню. Он резко останавливается, увидев Уиллоу. Она поднимает на него глаза, их взгляды встречаются, и, клянусь, я почти ожидаю, что кухню пронзит молния. Очевидно, что, трахнув ее прошлой ночью, он не смог выбросить ее из головы, и мне кажется, то же самое относится и к Уиллоу.

Черт, это мне знакомо.

– Как ты себя чувствуешь? – хрипло спрашивает он.

– Я в порядке, – бормочет она, и румянец на ее щеках, который уже начал исчезать, становится ярче. – Побаливает немного.

Он кивает, глаза слегка сужаются, когда он окидывает ее пристальным взглядом, словно ища какие-либо признаки лжи. Я наблюдаю за ними в тишине, немного удивленный тем, что вижу намек на беспокойство в его взгляде. Сомневаюсь, что Мэл вообще задавал подобный вопрос хотя бы одной из десятков девушек, которых приводил домой за эти годы. Думаю, он и пары слов им не сказал после того, как заканчивал их долбить.

Но ни одна из них не была Уиллоу.

– Пройдет, – говорит он ей все тем же грубоватым тоном. Затем, явно довольный тем, что с ней все в порядке, пересекает кухню, открывает холодильник и достает продукты, чтобы начать делать сэндвич.

– Ты, наверное, привык к боли. – Уиллоу прикусывает свою пухлую нижнюю губу, медленно скользя по нему взглядом. – Ну, учитывая все эти татуировки и прочее.

Он пожимает плечами.

– Да. Если всю жизнь бояться боли, то ни хрена не сможешь достичь.

Уиллоу колеблется, и, похоже, хочет спросить его о чем-то еще. Когда она снова заговаривает, следующие слова вырываются у нее довольно спешно:

– Когда ты делал татуировку на члене, тебе было больно?

Я ухмыляюсь, как из-за вопроса, так и из-за того, что она так смело произнесла слово «член». Вчера она произносила его иначе, умоляла дать его ей, но то было совсем другое дело, не тот вайб, что здесь, на кухне.