Будто почувствовав, что я действительно сейчас упаду, мама оборачивается, и на ее губах появляется улыбка. Глаза искрятся радостью, когда она видит меня, и это становится последней каплей. Всхлипнув, я бросаюсь к ней и крепко обнимаю.

Последняя маска, припасенная в моем арсенале, рассыпалась так же, как мои мечты.

– Рэйчел, что случилось? – взволнованно спрашивает мама, когда я утыкаюсь лицом в ее плечо и в очередной раз всхлипываю.

Я лишь машу головой.

– Рэйчел, поговори со мной, – ласково просит она, поглаживая ладонью по спине. – Что-то случилось в Джорджтауне?

– Нет, – сделав вдох, отстраняюсь и вытираю слезы рукавом рубашки.

Мама с тревогой всматривается в мое лицо, а затем берет мои ладони в свои и усаживает на стул.

– Тогда в чем дело?

– Я получила роль.

– И это были слезы счастья? – спрашивает она в замешательстве, и ее бровь изгибается.

– Нет, не знаю, просто… Это тяжело, – запрокинув голову, медленно выдыхаю и пытаюсь собраться с мыслями.

Безумно тяжело признаваться, что мои мечты не оправдались. Хотя если быть честной, за те годы, что я пыталась пробиться в кинематограф, я ни разу не была счастлива. Даже роли, которые получила благодаря Алекс, не принесли удовольствия.

– Прозвучит глупо, – мельком смотрю на маму и опускаю глаза в пол, будто снова провинилась. – Но я не знаю, чего хочу на самом деле.

Мама с таким облегчением выдыхает и садится на стул рядом со мной, что вызывает ступор.

– Я думала, у тебя стряслось что-то серьезное, – с улыбкой произносит она, и я на мгновение теряю дар речи.

– Да! Мое будущее разрушено! Мне кажется, это очень даже серьезная проблема, – хмурюсь я, но мама будто не слышит.

– Дочка, тебе всего двадцать один, – мягко возражает она.

– Именно! Мне двадцать один. В этом возрасте Алекс уже гремела на всю Америку, а Майк с Йеном учились в колледже и прекрасно понимали, чего хотят от жизни, а я…

– А ты еще в поиске, и в этом нет ничего плохого.

– Я официантка, – бормочу я.