Холодная, как у мертвеца.
– Нет, нет, нет, нет…
Его рука безвольно лежит на груди, глаза закрыты, лицо бледное, словно из него выкачали всю кровь.
Я, кажется, теряю рассудок.
– Гай! Гай, пожалуйста, открой глаза!
И вот снова.
Осознание даёт мне звонкую пощёчину. Я чувствую себя так, будто разом ломаются все кости. Словно взрывается каждый сустав.
Слёзы бесконтрольно вырываются из глаз, а потом реками текут по моим щекам, на которых ещё не успели высохнуть прошлые мокрые дорожки. У меня начинает дрожать тело, когда я на коленях подползаю к Гаю ближе и беру его лицо в свои ладони.
– Прошу, – хриплю я. – Ты сказал, что не уйдёшь… Ты обещал…
У меня кружится голова, но я по-прежнему смотрю на его безмятежное бледное лицо, разговаривая с ним так, будто он всё слышит.
Я хочу верить, что слышит.
Я падаю лицом на его грудь, сжимая рубашку пальцами, и молюсь. Впервые в жизни я действительно молюсь. Я прошу кого-то, кто находится там, наверху, пощадить его. Вернуть его. Прошу, чтобы всё это волшебным образом обернулось в простой кошмарный сон.
– Я никогда не просила тебя ни о чём, – шепчу я, а голос всё пропадает и пропадает, превращаясь в беспомощный хрип, – но сейчас… Сейчас я взываю к тебе с одной-единственной просьбой. Пожалуйста, – говорю я, – только не он…
Рубашка Гая намокает от моих слёз, в воздухе больше не пахнет кровью, а лишь отчаянием, вырывающимся из моих уст. Оно пропитывает собой кислород, которым я дышу, заполняет каждую клеточку тела, которое я имею.
– Прошу тебя, не забирай его, – плачу я сильнее. – Ну пожалуйста… Это всё, о чём я тебя попрошу…
Куда легче я бы смогла пережить падение с высоты или удар молнии. Эта боль хуже, чем если бы кто-то раскрыл мне грудную клетку и вытащил наружу моё сердце, пока я нахожусь в сознании.
Всё это показалось бы мелочью и пустяком по сравнению с тем, что творится в моей душе сейчас.
Из-под разорванной рубашки Гая виднеется татуировка: «