Сидя на бетонном холодном полу возле кусков ткани, обессиленная, с разрывающейся болью головой и перепачканная в крови Гая, я всё пытаюсь понять, погубит ли меня дикая нарастающая ненависть к этому жестокому бездушному человеку или же во мне растёт желание расплющить его голову точно так же, как и череп Хью.

И я наконец решаю: он точно поплатится за то, что сделал. Пусть в этом никто не сомневается.

Когда я выхожу из временного заточения, глазам предстаёт широкий коридор, ведущий к лестнице. По сторонам от меня расположены железные двери, подобные той, из-за которой я только что вышла. Мраморный пол устлан дорогим ковром, по которому я бесшумно ступаю. Моё роскошное платье теперь выглядит не так роскошно, однако это самое последнее, о чём я думаю, когда осторожно поднимаюсь по лестнице, не слыша никаких звуков – лишь тишина, давящая и устрашающая. Я поднимаюсь из частного подземелья Харкнессов на первый этаж, оказываясь в просторном блестящем фойе.

Грёбаные чудовища, помешанные на королевской тематике. Как настолько ужасные люди могут жить в таком красивом месте?

– Кто тебе позволил ходить по дому в подобном виде? – раздаётся презрительный тон за моей спиной.

Обернувшись, я обнаруживаю Дианну Харкнесс – красивую, нарядную, но совсем не настроенную на добрую беседу. Рядом с ней стоит молодая горничная, опустившая в повиновении взгляд. Словно принцесса и её фрейлина.

Мне вдруг вспоминается, что я практически ничего не знаю о Дианне, как не знаю ничего и о пропавшем Теодоре – младшем брате Гая.

– Приведи себя в порядок, господи, – закатывает глаза Дианна. – Не позорь нашу фамилию, раз осмелилась стать одной из нас.

– А ты думаешь, опозорить её может только мой вид? – У меня от желчи горит горло, я хочу выплеснуть её прямо в лицо сестре Гая.

Дианна округляет глаза, словно никто никогда не смел раскрывать рта перед ней до этой самой минуты. И я почему-то вижу в ней немного себя из прошлого. Папина принцесса. Никто ничего не скажет, никто не осмелится забрать у неё любовь отца.

– Я очень не советую тебе дерзить мне, – произносит она угрожающе. – Я с лёгкос…

– Неужели ты знаешь обо всём, что делает отец с Гаем, и молчишь?

Она смотрит на меня твёрдо, на её красивом аристократическом лице не видно никаких эмоций.

– Честь семьи – дело очень тонкое, – наконец отвечает она, но не успевает добавить ещё что-то, как я, в ужасе от этих слов, перебиваю её мысли:

– О какой чести может идти речь?! Отец мучает сына всю его сознательную жизнь! Как вы можете позволять такому происходить в доме?!