– Я бы, безусловно, поддержал это творческое начинание.

Десять сантиметров. Десять сантиметров – это все, что нужно, чтобы почувствовать его губы на своих.

Я отгоняю эту мысль.

– Итак, хорошая новость в том, что моя смена закончилась. Брант отправил меня домой пораньше.

– Ты можешь отбыть?

– Я могу отбыть. – Выпрямившись, я достаю из-под стойки свою сумочку и перекидываю ее через плечо. В мгновение ока я оказываюсь у прилавка, машу на прощание Бранту и Ребекке и беру Оливера за руку. – Готов?

В его глазах появляется озорной огонек.

– Закончим для начала здесь, – говорит он, беря мою ладонь в свою и начиная тянуть меня в противоположном направлении. – Танец.

– Оливер, нет, в тебе говорит ром. – Комичный визг срывается с моих губ, когда он игнорирует мои протесты и тащит меня на танцпол, залитый светом стробоскопов и извивающимися телами. – Ты ведь видел, как я танцую, верно? Плохо.

– И ты, конечно, видела, насколько я неуклюжий. Мы можем выглядеть глупо вместе, – говорит он, и его улыбка не исчезает, а только становится шире.

Гейб бочком подходит к нам, покрытый испариной, Табита прижимается к нему с пылающими щеками. Они стискивают друг друга в объятиях и пьяны от чистого счастья.

– Черт возьми, да, Оливер, – кричит он, прикрывая ладони ко рту и издавая радостный возглас. Он взмахивает кулаком в воздух, затем сопровождает это свистом, привлекая внимание других посетителей.

Мы все четверо смеемся, искренне, без стеснения, и я знаю, что этот момент запомнится мне на всю оставшуюся жизнь. Я и мои мальчики – мои милые, красивые мужчины, улыбающиеся и живые, вместе, сотрясающиеся от неподдельной радости. Последние два десятилетия смываются, как послание в бутылке: то, что содержало отчаянную мольбу из глубины моего сердца; письмо человеку на небесах, держащему мои желания в своих умелых руках.

Желания, все из которых сводились к одному-единственному, написанному тысячью разных способов.

Когда руки Оливера обхватывают меня, смело притягивая к своей груди, я проигрываю бой, в котором не собиралась побеждать. Я прижимаюсь к нему, мое собственное счастье вторгается в каждую частичку, которую я намеренно оставляла пустой слишком много лет. Эти кусочки были оставлены для него.

Только для него.

Я крепко обнимаю его, вдыхая древесно-кедровый одеколон и бодрящее мыло на его коже. Все танцуют вокруг нас, размахивая руками и смеясь под оптимистичную песню, а мы тонем, раскачиваемся, медленно плывем, поглощенные самим существованием друг друга.

Я смотрю на него снизу вверх, прижав подбородок к его груди и зная заранее, что он смотрит на меня сверху вниз своими каштановыми глазами.