Ее пальцы продолжают работать.
– Он забрал наши телефоны.
– Иди за помощью, – настаиваю я. – Сбегай в соседний дом и приведи моего брата. Не беспокойся обо мне.
Глаза Сидни распахиваются, встречаясь с моими, но она игнорирует просьбу и продолжает возиться с веревками.
– Я не уйду без тебя.
– Это абсурд…
Мои слова обрываются, когда Трэвис с рычанием бросает Сидни на матрас и зажимает ей рот ладонью.
– Ты фейерверк, Сид, – шипит он, его слова разлетаются в воздухе, как токсичные отходы. Тем временем я продолжаю вырываться из своих пут. – Петарды предназначены для того, чтобы воспламеняться.
Двое скатываются с кровати, и я начинаю во все горло звать на помощь. Сидни выглядит растерянной, испуганной и отчаявшейся, – поэтому я вырываюсь еще сильнее. Они дерутся, задыхаются и рычат, а затем поднимаются на ноги и заваливаются на комод Сидни, над которым на выступе стены стоят свечи. Одна из них падает, когда Трэвис бросает Сидни на пол и забирается на нее сверху.
И затем, словно в замедленной съемке, разгорается маленькая оранжевая искорка, оживающая в углу спальни. Она цепляется за шторы на окне, – и та вмиг расцветает мандариновым пламенем.
Ее свеча зацепилась за ткань. О нет.
Кажется, что все исчезает на одну нереальную минуту.
Всего лишь минута, но она невероятно значима для меня. Минута, изменившая мою жизнь, подобна той, когда я связанный сидел на заднем сиденье чужого автомобиля, смотрел на фейерверк за окном и задавался вопросом: видит ли Сидни то же самое, что и я. В ту минуту я понял, что все изменилось. Жизнь, какой я ее знал, закончилась… и уже тогда я начал скучать по ней.
То же самое чувство душераздирающего разрушения впивается в меня своими когтями.
Я закрываю глаза и загадываю желание, пока пламя мерцает и поднимается вверх, угрожая испепелить жизнь, которую я с таким трудом восстановил, Я загадываю желание на фейерверках, каждой падающей звезде, праздничных свечах и семенах одуванчиков. Я молю человека на небе от всего своего сердца, каждой скатывающейся слезой…