Я снова в спальне Сидни, прикованный к столбикам кровати, безнадежно пойманный в ловушку. Она целует меня, любит меня и отказывается отпускать.

Она умирает вместе со мной.

Боже, я не могу позволить ей сделать это. Я не могу позволить ей уйти таким образом.

Сидни зовет меня по имени сквозь пелену дыма, стену смерти, и мое имя на ее языке – единственное подобие сладости, которое я могу сейчас получить.

– Оливер…

– Оливер!

Я вздрагиваю и просыпаюсь рядом с ней, понимая, что она на самом деле зовет меня по имени. Сидни ищет меня в темной спальне и в какой-то момент начинает паниковать, ведь ее рука не сразу хватает меня. Переводя дыхание и придвигаясь ближе, я обнимаю ее за талию и прижимаю к своей обнаженной груди.

– Я здесь, Сид, – выдыхаю я в мягкую мочку ее уха, находя утешение в том, как она расслабляется в моих объятиях. Тепло ее тела впитывается в мою кожу, как ранние утренние лучи солнца.

Все, что хотел сделать я, – это держать ее в своих объятиях.

Все, что хотела сделать она, – это держать меня.

Прошло больше двух недель с тех пор, как мы с Сидни вместе встретили огонь, и мы были неразлучны с тех пор, как нас выписали из больницы. Нас лечили от ожогов второй степени и вдыхания дыма. Но физические шрамы, оставшиеся после той ночи, гораздо менее страшны, чем эмоциональные, которые врезались в саму нашу сущность.

Я думал, что пережил худшее в жизни, когда мне промыли мозги и держали в плену в подвале незнакомца более двух третей моей жизни… Но, боже мой, как я ошибался.

Худшим было выражение глаз Сидни, когда она приняла решение покончить с собой, потому что ей была невыносима мысль снова жить без меня. В ту ночь она приняла сознательное решение умереть. Сгореть.