Это было просто «действие».

Она чувствует резкую смену в моем настроении и выпрямляется, придвигаясь ко мне.

– Мне так жаль, Брант. Это было так глупо с моей стороны, но я заключила сделку с Селестой и Жен, и мы все должны были сделать что-нибудь ужасное, и…

Что-нибудь ужасное.

Что-нибудь. Ужасное.

– Джун.

Бессвязный лепет прекращается. Ее грудь продолжает вздыматься, когда она наклоняется ко мне. Повисает долгая пауза, прежде чем она продолжает:

– Мне очень жаль. Пожалуйста, не ненавидь меня за это. Ты единственный брат, который у меня остался, и я не переживу, если ты меня возненавидишь…

– Иди, – говорю я пугающе холодно и непреклонно.

– Я обещаю, что не буду…

– Тебе нужно уйти.

– Но ты мой брат, и я…

– Я не твой гребаный брат! – Что-то внутри меня обрывается. Это тоненькая нить, за которую я держался с ночи выпускного, когда весь мой мир рухнул и сгорел у моих ног; когда легкие наполнись копотью, превратив мое сердце в пепел. Джун смотрит на меня, ошеломленная – на губах так и застывают несказанные слова. – Я просто сирота, – продолжаю я. – Забытый жизнью пассажир. Я побочный продукт человека, который наплевал на меня, убил мою мать, а потом покончил с собой. Я остаток трагедии… Знаешь, на что это похоже? На желанный и в прошлом вкусный стейк, который ты надолго оставил в холодильнике. В результате тебе не хочется его выбрасывать, потому что это было бы чертовски расточительно. И что ты делаешь? Оставляешь его гнить и тем самым отравлять все, что лежит рядом. Лишь спустя время наступают сожаление и осознание, но для них уже слишком поздно.

Грудь словно сдавливает, когда я выливаю свою вину, свою ненависть к себе.

Мой болезненный страх, что я заражу Джун и утяну ее за собой на дно.

Плача, она блуждает взглядом по моему лицу. Она дышит так же тяжело, как и я, впитывая каждое «гнилое» слово. Затем, качая головой, она отвечает на мою тираду.

– Ты же не думаешь так на самом деле, – мягко шепчет она. – Ты просто не можешь.