Спиридон встал и потер уши. Сел на табуретку. Посмотрел на сестру.

‒ Прекрати, ‒ быстро сказала она.

‒ Что?

‒ Смотреть на меня как побитая собака.

Спиридон опустил взгляд, закрыл уши руками и стал раскачиваться взад-вперед, пытаясь заглушить гул в голове.

Софи отошла к окну и обняла себя. К Спиридону она стояла спиной, и поднимая во время качания глаза, он видел только ее длинные пальцы, белевшие на фоне темной водолазки.

‒ В доме такое напряжение, что кажется, лампочки полопаются. Я не могу так жить. Мне кажется, я погибну, не вынесу. Проваливаюсь в ужас, и он владеет мной. Поэтому я ем, все время ем, словно не могу остановиться. Достаю плов, заедаю его холодцом и мусакой. Жую ‒ мне становится спокойно. Тяжесть в животе ‒ это умиротворение. А когда не могу вздохнуть ‒ чувствую вину. Туалет, два пальца… а потом опять тревога. Ни уснуть, ничего. ‒ Она на секунду замолкла, а потом вдруг сорвалась на крик: ‒ Я знаю, что я уродина, ненормальная, такая же как отец! И да, я понимаю его! Мы оба справляемся со своей ненормальностью как можем, вот и все! Я не выходила на море уже три года! Я ненавижу свое тело, не могу позволить себе раздеться. Мне кажется, что все люди на пляже сверлят меня глазами и говорят: «О боже, какая уродина. Фу, что за мерзость пришла портить нам отдых. Пусть убирается к себе и не отсвечивает никогда». Эти голоса звучат в моей голове каждый раз, когда я выхожу на улицу.

Спиридон, не отрывая ладоней от ушей, уперся локтями в колени и снизу вверх посмотрел на сестру.

‒ Софийка, а как же мы? Я, мама?

‒ Да мне на вас наплевать! ‒ дрожа выкрикнула та. ‒ Пойми же это наконец! Всем на всех нап-ле-вать! ‒ Она подошла к Спиридону, отвела его руки от ушей и отчеканила: ‒ Всем и на всех, слышишь? Пора взрослеть, братик. Мир жесток. И все ненавидят друг друга. Желают откусить кусок побольше для себя. А родственники — это просто способ кусать друг друга без перерывов на обед и ужин.

И вышла из комнаты.

Спиридон встал с табуретки и замер. В окно заглядывала ветка сливы. Белоснежность. Раньше всех зацветает и раньше осыпается, торопится жить, торопится напомнить, что существует другой мир. Где одни цветы сменяют другие, где солнце светит и греет, где небо бескрайнее, а людям не наплевать друг на друга.

И не к кому идти с этой дилеммой. Хотел помощи от сестры ‒ а оказывается, она все давно знала. Как же так? Одобрять, что отец изменяет матери, это уже… ни в какие рамки. И винить при этом мать, его самого… Да ну, бред какой-то.

Он неловко покачнулся и чуть не упал. Оперся рукой о стену.