Я резко закрываю дверь. Раздавшийся хлопок кажется мне собственным падением с высоты и ударом о землю… о реальность, где мы никогда не могли быть счастливы.

– Эми, – надрывным голосом зовет Лео, но я несусь по дороге, лишь бы его больше не слышать.

Никогда.

* * *

– Ты плачешь? – спрашивает Виктор, касаясь теплыми шершавыми пальцами моего лица. – Что эта сволочь тебе наговорила?

– Не важно. – Голос дрожит, но я изо всех сил стараюсь отвечать спокойно. – Мы идем в дом?

– Уверена? Ты выглядишь как сдутый шарик.

Янтарные глаза Шестирко будто погружаются в мои, желая, чтобы я поделилась тем, что спрятано глубоко в душе.

Я сцепляю пальцы, чтобы они не дрожали.

– Сам ты шарик. Уверена. Мне нужно отвлечься. И я хочу увидеть, что происходит. Пожалуйста.

Виктор вздыхает и кивает на белый кирпичный забор, у которого стоят машины правоохранительных органов.

Я молча бреду за другом. Каждый шаг отзывается болью, желанием упасть на колени и лить слезы, словно Лео не уехать решил, а умер и одно из надгробий за домом жертвы принадлежит ему. Однако его имя выбито не на куске холодного камня. Оно вырезано в моем сердце. Я знаю, что каждый раз, когда я буду вспоминать Лео, это клеймо будет обжигать и ныть.

Два оперуполномоченных на входе окидывают меня подозрительным взглядом. Как только мы попадаем в дом, приходится зажать нос. Запах отвратительный. Я не так часто сталкиваюсь с трупами – слава богу – и думала, что источать зловоние они начинают намного позже. Мы поднимаемся по лестнице. Свет в коридоре почему-то не горит, и по пути я сильно бьюсь мизинцем об угол. Это помогает немного прийти в себя.

Затем мы проходим в спальню.

Мужчина в крови лежит посередине комнаты. У него выколоты глаза. Чуть ниже ребер торчит рукоять ножа. Волевое лицо и одежда в крови.

Да что там… вся комната в крови!

– Ты молодец. – Виктор хлопает меня по плечу. – Само хладнокровие. Будто каждый день трупы видишь.

Я едва заметно киваю.

Для страха во мне не осталось места, я сама готова вонзить нож себе под ребра, лишь быть избавиться от чувств. Хотя из-за того, что я вижу, к горлу подступает тошнота. Дыхание перехватывает. Я никак не реагирую, но понимаю, что от шока не способна пошевелить ни рукой, ни ногой, как при сонном параличе.

– Кто бы говорил, – пробую отвлечься, отвечая Виктору. – Я хотя бы не улыбаюсь.