— Ладно, хорошо, — произносит Соня, а сама сверлит меня слишком пытливым взглядом.

Я вздыхаю и признаюсь:

— Мне казалось, я сдохну без Стаса. Какое-то время умирала. Но выжила. Теперь вот восстанавливаюсь. Стараюсь не увлечься самоедством, поэтому решила продолжить сеансы с психологом. Ну и… Стасу так тоже полегче.

— В смысле? — Глаза Сони лезут на лоб. — Ты ему жизнь облегчаешь?

Вручаю ей стакан воды, который принёс официант, а она не заметила, и смыкаю её ладони на нём.

— Совесть — самый главный наш обвинитель, защитник, судья и палач. И священник. Я ни к одному в подмастерья на напрашивалась и добивать Стаса не собираюсь. Мы оба учимся жить раздельно.

После нашего с ним разговора в лесу, Стас будто заразился всеобщей волной, пророчащей моё интересное положение, и осторожничает со мной так же, как осторожничал, когда я была на самом деле беременна мальчишками: ненавязчиво окружает вниманием и ни на чём не настаивает.

Ему нравилось носить меня на руках. Как и мне нравилось, что он меня носит.

Внезапно понимаю очень простую вещь: не только я стала частью Стаса, но и он стал частью меня. Если у одного болит, во второго до сих пор резонирует. Когда один устал, другой хочет подхватить. Поэтому и враньё между нами бессмысленно. В крови сразу шпарит повышенный кортизол с тестостероном, они перетекают по каким-то общим на нас двоих венам и беспрепятственно выступают детектором лжи.

— Лусь! — оклик Сони возвращает меня за столик. — На мужике свет клином не сошёлся. Одиночество не приговор, а свобода и…

— Выбор, — заканчиваю. Соня утвердительно кивает, но я не хочу её обманывать. — Который пока как кость в горле.

Перед нами возникают тарелки с салатами и закусками. Мы берёмся за приборы, но не притрагиваемся к еде.

— Знаешь, Сонь, у меня никогда не было ощущения, что со Стасом я жила в клетке. Я не выхожу из неё на свободу, чтобы суметь от души порадоваться. Мы с ним далеко не идеальные. Но как-то мои недостатки клеились с его. Чересчур склеились, согласна. Над чем сейчас и работаем. — Кладу вилку на салфетку. — Я ворчала и смывала за ним мелкие волоски после бритья, а он докручивал за мной крышки на тюбиках зубной пасты, кетчупа и майонеза. И дело не в некой немощности или даже беспомощности. Я могу вынести мусор, отогнать машину в автосервис, заказать доставку, чтобы не тащить неподъёмные пакеты, обзавестись стремянкой, чтобы доставать до антресолей, от которых вообще без проблем можно отказаться. Могу и смогу. Но не всё. Сама себе я не устрою сюрприз, не обниму со спины, не нашепчу секрет на ушко. Понимаешь, Сонь, мне было приятно делать что-то для Стаса и когда он делал что-то для меня. Мы оба могли делать это сами, но… Например, есть особое удовольствие навести две чашки кофе, оседлать спящего мужа, смахнуть ароматный пар к сонному лицу. Наблюдать, как вздрагивают крылья его носа, чувствовать, как твердеет в паху подо мной, ловить момент, когда руки, которые рефлекторно легли мне на бёдра, оживают и вполне целенаправленно пробираются под кромку подола уже задравшейся сорочки. Он открывает глаза, перехватывает чашку, отпивает глоток, провокационно улыбается и желает доброго утра так, как умеет только он. Или когда вечером мы приходим с работы. Я скидываю туфли, падаю на стул и вытягиваю ноги на соседний, а он щёлкает по кнопке чайника, относит меня в ванную, где мы моем руки, воюя за струю воду и обмазывая друг друга мыльной пеной. Я сижу у него на коленях, не потому что не могу самостоятельно стоять, а потому что это кайф, разделённый на двоих.