– Помнишь, Оэн признался, какое желание на клевер загадал? Ну, насчет семьи? – спросила я, внезапно погрустнев. – Мне страшно, Томас. Я не представляю, чем всё обернется, какое будущее нам уготовано. Начинаю рассуждать – ум за разум заходит.

С минуту он молчал, не отпуская моего взгляда.

– А насчет веры, Энн, дедушка тебе, случайно, ничего не говорил?

Ответ явился как легчайшее дуновение, причем я его не ухом уловила, а сердцем, в ту же секунду снова став несчастной маленькой девочкой, которая вместе с дедушкой бодрствует в ветреную ночь. Мир той девочки столь удален от здешнего как во времени, так и в пространстве, что кажется нереальным.

– Дедушка говорил, всё будет хорошо, потому что ветер наверняка знает.

– Вот тебе и ответ, любовь моя.

16 апреля 1922 г.

Голова лопается от мыслей, а чистых страниц почти не осталось. Как некстати они закончились! До рассвета еще уйма времени, скоротать бы его над дневником – да не выйдет. И хоть бы я прихватил в Дублин новый блокнот, который Энн подарила мне на день рождения, – так нет. Он остался в Гарва-Глейб, на прикроватном столике.

Я проснулся в холодном поту. До чего плохо одному в Дублине. И в Корке не лучше. И в Керри. И в Голуэйе. И в Уэксфорде. Вообще плохо всюду, где я оказываюсь без Энн.

Меня разбудил дождь. Точнее, ливень. Похоже, Дублину грозит потоп, словно сам Господь Бог желает водами небесными погасить вражду между ирландцами. По крайней мере, если сражению за здание Четырех Судов и суждено случиться, сегодня оно точно не начнется. Мик говорит, он и его люди на всё готовы, только бы без крови обошлось. Боюсь, его нежелание вступать в открытую борьбу с республиканцами только ободряет последних. Увы, Мик не интересуется моим мнением. Лучше бы я остался в Гарва-Глейб. Я бы хоть сейчас туда поехал, но ливень стеной стоит, дороги наверняка раскисли, по времени я ничего не выиграю. Придется ждать, когда хоть немного распогодится.