Наверно, мой сон о Лох-Гилле навеян ливнем. Мне привиделось, что я вторично тащу из воды раненую Энн. Как и бывает в снах, всё перепуталось, Энн вдруг исчезла, а я остался – мокрый до нитки, в пустом ялике, на дне которого багровела кровь. Я плакал по Энн, и голос мой становился всё тоньше, пока я не понял, что он исходит от младенца, завернутого в окровавленную блузку Энн. Младенец трансформировался в Оэна, озябшего и перепуганного. Он жался ко мне, ища защиты и утешения, и я стал напевать псалом, который всегда его успокаивает:

– В ветрах укрощённых, в смирённых волнах / Всё память жива о Его чудесах…

Псалом не отпускает меня и после пробуждения. Так и крутится в голове. Проклятый ливень. Проклятый Лох-Гилл. Никогда не думал, что столь сильные негативные эмоции можно питать к озеру, а теперь вот ненавижу его, люто и бешено. И Дублин ненавижу, ведь здесь нет моей Энн.

Когда мы прощаемся, я обязательно шепчу ей: «Не ходи к озеру». Она кивает с пониманием. В этот раз я забыл напомнить об опасности. Голова была другим занята – моим счастьем с Энн. Ребенком, которого она носит.

Хоть бы ливень утих. Мне срочно, срочно надо домой.

Т. С.