Они заливались под ворот рубашки, и рыдания

вырывались из груди с такой силой, что становилось больно.

Пенни свернулась калачиком на постели и начала считать барашков, выключив звук у телевизора.

Теперь Кевин носился по экрану молча. Оставалось просто уснуть и забыть про этот день. Быть может, что‑то хорошее случится на Новый год?

Двери в палату открылись на сто семидесятом барашке.

– Нелл? Это вы?

– Нет, дорогая, это мы.

Мама вошла первой и неловко откашлялась.

Пенни слышала, как отец за ее спиной что‑то проворчал. Что‑то вроде «Что за чушь». Это так на него похоже.

– У нас перерыв полчаса, и мы решили… зайти.

– Мы посмотрели твою карту. Кажется, ты в порядке, – пробормотал отец. – Рентген не выя…

– Папа, мне неинтересно, что там у меня с рентгеном… Прости.

– М-м, мгм. – Он как будто не знал, как без карты общаться с дочерью. – Просто мы не понимаем, какого черта Хенк тебя тут держит. Ты могла бы уже ехать домой отдыхать.

Отец был славным, но, видимо, не умел разделять роли отца и врача, и больничные стены заставляли его вести себя абсолютно профессионально там, где не стоит этого делать.

– Мы волновались, – начала мама.

Папа попытался возразить, потому что да, Пенни прекрасно понимала: они не волновались, так как видели медицинскую карту, результаты анализов и рентгена.

– Ты хотела отметить Рождество, мы понимаем, – начала мама, переведя дух. В который раз.

– Но мы бессильны…

– Редж, – одернула его мама, и доктор Браун отступил на полшага. – Как насчет того, чтобы мы завтра провели…

– Завтра меня попросили вый… – начал отец.