И она не нашлась что добавить. Ведь этот жест как будто говорил: я принимаю тебя такой, какая ты есть. А может, ей хотелось так думать?

– Только, умоляю, пароли от почты больше на первой странице не записывай, – ухмыльнулся Хитклифф, заводя мотор.

– Ладно.

Из печки подул теплый воздух. Хит вывернул на центральное шоссе, а потом его рука легла ладонью вверх на панель, разделяющую два сиденья.

– Иди сюда, – произнес он, и Кэтрин опустила свою ладонь сверху.

Он переплел их пальцы. Его ладонь была больше. Крепче и шире, чем ее. И удивительно, но впервые за много лет она чувствовала себя не как босс, не как атлант, на чьих плечах лежит огромный груз ожиданий, дел и ответственности, а как хрупкая девушка. Которую везут на свидание. И которой всего восемнадцать.

Все вокруг считали, что Хитклифф – самый ненадежный в мире человек. Да что далеко ходить, она сама была в тех рядах. Но чем больше проходило времени, тем больше это впечатление казалось обманчивым. Обычно Кэт видела людей насквозь.

Давала оценку с первого взгляда. С первой встречи. Но сейчас ей так хотелось ошибиться! Чем ближе они подъезжали, тем сильнее она волновалась.

Оглядев вереницу машин, оставленных вдоль дороги, она почувствовала, что догадывается, к каком дому они выстроились.

– Хит, – осторожно произнесла Кэт. – А насколько велика твоя семья?

– Не очень большая, – ответил он, вертя головой по сторонам, явно выискивая карман, куда припарковаться.

«Это хорошо».

– По меркам Колумбии, – добавил он осторожно.

– Хитклифф!

– Не переживай. – Он крепче сжал ее руку.

Но когда они подошли к порогу, стало понятно:

то самое «не переживай» было равнозначно недавнему «у меня все схвачено», и, как только за Кэтрин закрылась дверь, ее окружили гул голосов, смех и мозаика незнакомых лиц. Их оказалось так много, словно это был не дом вовсе, а лесной муравейник.

– Черт! – выругалась девушка. Теперь идея пойти к нему в гости вовсе не казалось ей хорошей.

– Не дрейфь, никто на тебя даже внимания не обратит, – попытался успокоить ее Хитклифф, чуть подталкивая вперед.

Колокольчики над входом, задетые его макушкой, зазвенели. А потом кто‑то громко воскликнул: