Там он выгнал всех слуг, чтобы тихо посидеть в одиночестве. Так, в молчании и неподвижности, он провел вторую половину дня.

Стоя рядом, Гао Уюн подробно поведал мне все от начала до конца и с грустью спросил, что ему делать. Подперев щеку рукой, я ненадолго задумалась, после чего сказала:

– Его Величество желает побыть один, в этом нет ничего страшного.

Давно наступило время ужина, и я спросила Юйтань:

– Его Величество не велел накрывать на стол?

– Велел, – ответила она, – Его Величество находится в весьма приподнятом настроении и приказал приготовить немало блюд.

Отослав всех слуг, Иньчжэнь взял пиалу и принялся с улыбкой накладывать мне еду. Я со вздохом сказала:

– Зачем изображать, что все хорошо, если на сердце тяжело? Так станет еще больнее!

Он отложил палочки и молча воззрился на меня.

– Мы не станем делать то, чего от нас ждут, – наконец холодно произнес Иньчжэнь. – Старина девятый с остальными ждут возможности посмеяться над нами, но мы назло им не будем гневаться.

Придвинувшись поближе, я взяла его за руку и успокаивающе проговорила:

– Ты уже победил и можешь позволить себе быть снисходительным.

Иньчжэнь резко притянул меня к себе и сжал в объятиях. Я не успела даже ахнуть: он помешал мне, накрыв мои губы своими.

Спустя какое-то время он пробубнил, едва ощутимо целуя мочку моего уха:

– Теперь и трон, и красавица – мои. Действительно, нет необходимости и дальше сражаться с ним.

Голова кружилась, но я сумела наскрести остатки ясности ума и торопливо оттолкнула его. Продолжая держать меня в объятиях, Иньчжэнь сел прямо и, поглаживая мою губу большим пальцем, нежно произнес:

– Только что я… Был несколько настойчив. Я не сделал тебе больно?

Я хотела было покачать головой, но тут из-за занавеси раздался голос Гао Уюна: