Насильно заключив меня в объятия, Иньчжэнь прошептал:

– Жоси, я знаю, что ты отдала мне всю себя, но, к сожалению, то, что могу дать тебе я, ограничено. То же, что я могу дать тебе в неограниченном количестве, тебе вовсе не нужно.

И добавил, прижав мою ладонь к своей груди:

– Но помни… это я отдал тебе целиком.

Я потрясенно глядела на него. Думала, он примет мою вредность за проявление обычной женской ревности, и не ожидала, что он поймет суть моего недовольства. Затем я вспомнила о тринадцатом господине и успокоилась: он тот еще болтун, наверняка намекнул Иньчжэню.

Мне все еще было неприятно, но сердце Иньчжэня билось прямо под моей ладонью, и, смягчившись, я прильнула к нему.

Глава 12 Душа красавицы вернулась к поросшим лесом склонам гор

Глава 12

Душа красавицы вернулась к поросшим лесом склонам гор

Наступил последний день шестьдесят первого года эпохи Канси, и со следующего дня начинался первый год эры Юнчжэна[66]. Иньчжэнь специально пригласил четырнадцатого господина во дворец, чтобы отпраздновать Новый год с ним и матушкой. Перед уходом он строго-настрого велел мне сидеть в павильоне Янсиньдянь и никуда не выходить: если, вернувшись, он не застанет меня здесь, то очень рассердится. Я улыбнулась и сказала, что все поняла, но, как только Иньчжэнь ушел, улыбка тотчас сошла с моего лица. Он не хотел, чтобы я виделась с четырнадцатым.

Я сидела в восточных покоях, в комнате для каллиграфии, просматривая учетные книги, когда снаружи послышался шум. Отправившись встречать Иньчжэня, удивилась про себя тому, что он вернулся так рано. Он казался спокойным, и его губы даже были изогнуты в едва заметной улыбке, однако взгляд был холоднее льда. Я тут же выразительно взглянула на Гао Уюна, и тот взмахом руки отослал всех слуг прочь.

Подойдя к кану, Иньчжэнь уселся на него, скрестив ноги, и погрузился в глубокую задумчивость. Я вышла на минуту, чтобы велеть Гао Уюну подать вина и легких закусок, вернулась с подносом и налила Иньчжэню и себе по чаше. Тот молча выпил все вино одним глотком, и я немедленно снова наполнила его чарку. Лишь выпив подряд три чашки, Иньчжэнь наконец остановился и, взяв палочки, принялся за еду.

Все время с момента смерти Канси он держал свои переживания внутри. Я хотела напоить Иньчжэня допьяна, чтобы, будучи навеселе, он смог наконец облегчить душу. По сравнению со мной Иньчжэнь совсем не умел пить: в тишине мы вместе выпили всего три чайника вина, а он уже опьянел.

Резко швырнув чашку на пол, Иньчжэнь схватил чайник и сделал несколько глотков прямо из носика, после чего воскликнул: