Солнце было уже в зените, когда вернулись Хунли с Хунчжоу, таща за собой вдрызг пьяную Чэнхуань. Мягкий и спокойный Хунли покорно преклонил колени перед императором Юнчжэном и, поклонившись до земли, повинился. Хунчжоу же стоял в шапке набекрень, задиристо и упрямо глядя на отца.

Юнчжэн рассеянно взглянул на Хунчжоу, на Чэнхуань, и на миг ему показалось, будто он вновь видит молодого Иньсяна, который, резко распахнув окно его кабинета, присел на подоконник и, лихо заломив шапку набок, с улыбкой принялся рассказывать, как ему удалось напоить одну девчонку из поместья восьмого бэйлэ. Он выглядел ужасно довольным тем, что сумел поставить на уши поместье восьмого брата. Тогда голос Иньсяна был звонким, пышущим жизнью, молодостью и силой, как у свежей листвы на верхушках деревьев, купающихся в лучах летнего солнца.

Не обращая никакого внимания на коленопреклоненного Хунли и стоящего рядом Хунчжоу, император Юнчжэн равнодушно приказал придворным дамам проводить Чэнхуань к повозке.

Та, однако, оттолкнула их и тоже упала на колени перед императором, обняла его колени и разрыдалась, раз за разом называя его царственным дядюшкой и ни в какую не соглашаясь уезжать. Тут уж не только те, кому нравилась Чэнхуань, – даже те, кто ее ненавидел, не могли сдержать слез. Император Юнчжэн, однако, никак не отреагировал на ее мольбы и приказал силой выволочь девушку из дворца и затолкать в повозку. В то мгновение все осознали, что значит, когда сердце человека еще холоднее, чем выражение его лица.

Под всхлипывания Чэнхуань отряд наконец покинул Запретный город, в котором она родилась и выросла, и повез ее в незнакомые монгольские степи.

Когда перевалило за полдень, Чэнхуань проснулась в объятиях Цяохуэй. Открыв глаза, она первым делом позвала:

– Царственный дядюшка?

– Мы уже покинули Пекин, – мягко пояснила Цяохуэй.

Чэнхуань смутно припомнила свои громкие рыдания и тут же спросила:

– Я плакала, да?

– Плакали, да так, что целая толпа плакала вместе с вами, – подтвердила Цяохуэй. – Даже пятый принц втихомолку вытирал глаза.

Чэнхуань жутко захотелось отвесить себе оплеуху.

– Вчера вечером мне не стоило соглашаться никуда идти с братьями Хунли и Хунчжоу! Даже представить трудно, что чувствовал царственный дядюшка, глядя на меня в таком виде.

– Глядя на гэгэ, Его Величество силился улыбнуться, хотя на душе у него было так же скверно. Лучше уж пусть один из вас плачет, чем оба будут вынуждены молча терпеть, – заметила Цяохуэй.

Чэнхуань молчала. Спрятав лицо на груди служанки, она глубоко задумалась.