– И действительно, почему бы нет? – ехидно заулыбался Коля.

– Коля! Прекрати! – закричала Катерина и испугалась: не помнила, чтобы кричала таким страшным голосом.

Никто не ожидал от нее такого. Коля опешил. Глаша с Паней заплакали. Саша, все еще бледный, встал:

– Я свои семейные вопросы решу сам. И не дам публично рыться в моем белье. Пойдем, Паня, – взял плачущую жену за руку и вывел.

– Ну что, добился? – зло спросила Катерина, глядя на Колю.

– Да. И очень этому рад. А то все ходят чистенькие, прямо святые, гордятся собой: «Я немецкого ребенка усыновлю». Всем улыбаются и всех прощают. А ты свою жену бы простил за то, что она под немцем лежала? То-то! – Коля, победно улыбаясь, вышел из дома.

Глаша выбежала из-за стола, стянув на ходу платок, которым укрывала свой уже большой живот, и, грохнув дверью, бросилась с рыданиями на материнскую кровать.

Катерина и Александр молча оставались сидеть за столом.

– Так что, и про Паню правда? – уже спокойно спросил Александр.

– Да какая разница? – устало сказала Катерина.

– Саша мой сын. И носит мою фамилию. Для меня честь и гордость семьи – не пустые слова!

– Время было страшное. Не помнишь ты. Спасибо Пане, что мы живы, с голоду не померли. Так что не суди ее.

– Ни одной честной бабы вокруг, – со злостью процедил Александр. – Ты, кстати, почитай газету – пишут, что еврея твоего убили.

Катерина дрожащими руками схватила «Комсомольскую правду»: в заметке было указано, что корреспондент Сергей Розенберг героически погиб.

Катерина поймала себя на мысли, что не думала о нем с начала войны. А в мирное время Розенберг несколько раз снился ей, но совсем не таким, каким показался во время последней встречи. Как странно, был человек, жил, работал, и вот не осталось после него никого. Долго ли будут помнить о нем друзья, родные? Останутся ли в памяти его дела, его статьи?

На следующий день Катерина побежала объясниться с Сашей, но застала только заплаканную Паню: Саша ни свет ни заря попросил о переводе и отправился в Старицу, ближе к передовой, черкнув записку:

«Ни в чем не виню. Перевожусь в Старицу, ближе к передовой. Считаю, что так правильно. Сандалов А.»

Катерине вскоре пришло письмо:

«Здравствуй, мама. Пишу тебе одной. Жизнь моя рухнула безвозвратно, а я еще и не жил. Спасибо за все тепло, которое ты дарила мне. Знай, я всегда его чувствовал, чувствую и теперь. Семья наша была непонятная и слишком чудная, но я ее всегда любил, во многом благодаря тебе и твоим стараниям. Твой любящий сын Саша».