– Ходили под Москвино, ну знаешь, на наше место…

– Ну-ну.

– Вышли четверо, двое с винтовками, двое с лопатами, в солдатской форме, незнакомые.

– Ну, спасибо, мать, за наводку! Так, глядишь, и медаль скоро дадут. – Коля поднялся из кресла и стал подталкивать мать к двери.

– Хотела спросить тебя, Коля. Вот ты паренька в штрафбат отправил – значит, его опять под Ржев, да еще и без оружия?

– А что ты хотела? Чтобы я его домой к мамке на печку да на машине отвез?

– Его бы обучили как следует сначала, может, он и боя бы не так боялся. Мальчик же совсем. Вот ты бы не испугался?

– Мать, я младший лейтенант Красной Армии! Ты что тут несешь?

– Но ведь ты не воевал на передовой? И любой может испугаться, абсолютно любой! И ты, и Саша.

– Твой сосунок точно может, – отбрил ее Коля.

– За что ты его так ненавидишь? Ведь он никогда тебе ничего плохого не сделал? Ведь из-за тебя поближе к фронту перевелся!

– Да за то, что ты его так любишь! Ты всегда его превозносила: «Мой Саша то, мой Саша сё…» Сил нет терпеть ваши нежности! И отец то же самое: «Саша врач… Саша выше чином, чем ты…»

– Саша очень тяжело достался мне. Я думала, что потеряю его.

– Как и меня, насколько я помню.

– Но Глаша-то что тебе сделала?

– Да она просто блядь, – развел руками Коля. – Я давно знал про немецкого ублюдка: ко мне акушерка сразу прибежала и доложила, что Глашка аборт сделать хочет, а я запретил – хотел, чтобы все знали, что Глашка блядь.

– Как же ты отца не пожалел? – изумилась Катерина.

– А я всегда хотел, чтобы он понял, какая она. Избалованная, продажная. Я и слухи сам по деревне пустил, пока вы в город не успели ее отправить. Думали все шито-крыто у вас. Ан нет! – улыбаясь, Коля потирал руки.

– А меня-то ты за что ненавидишь? За Сашу?

– А помнишь, что ты сделала, когда хутор горел?