Я смотрю на нее, оба мы печалимся и мучаемся.
Довольствоваться кусками, когда она нужна мне вся? Когда каждый день без нее будет кромсать мое сердце, как бритвенное лезвие?
Нет.
Я беру в ладони ее лицо и нежно целую. Чувствую вкус соли и сожаления, поэтому роняю руки и тяжело вздыхаю. Мы разбредаемся, глядя друг на друга: ее синие глаза не отрываются от моих зеленых.
Прощай, детка.
28 Жизель
Жизель
– Милая, уже одиннадцать часов. Твой телефон все время пищит. Пора вставать. – Негромкий голос Миртл разгоняет мои сны.
– Я проснулась, – говорю я и морщусь, горло царапает от пролитых за три дня слез. На самом деле я бодрствую с пяти часов утра. Ночью я почти не смыкала глаз. Я свешиваю ноги с ее дивана – моего ночного ложа с пятницы, когда я съехала от Девона. Цепляясь за простыню, постеленную мне Миртл, я вспоминаю постель Девона, его уютное пуховое одеяло. Меня переполняют воспоминания о нем. От свежей порции горечи я сгибаюсь пополам, закрываю глаза, опять валюсь на диван и закрываю ладонями лицо.
Я захлебываюсь в нахлынувшем сожалении, но не хочу выныривать, не хочу шевелиться. Отворачиваюсь лицом к диванной спинке и натягиваю на плечи плед.
– Жизель, тебе не надо в университет?
Я слышу скрип. Миртл возвращается из кухни и опускается в разноцветное кресло в нескольких футах от меня.
– У меня стипендия, могу больше не преподавать, – бурчу я себе под нос.
– Опять звонила твоя мать. Я сказала ей, что ты в порядке.
– Спасибо.
– Может, прошвырнемся по магазинам? – ласково предлагает она.
– Зачем?