Чаро: Это все, что ты скажешь? Лукас: О чем ты? Чаро: Может, я жду ответа: «я и есть подарок» или чего-нибудь еще очаровательного и остроумного, на что ты большой мастер, а ты тупо повторяешь «спасибо» да «пожалуйста». Лукас: Прости. Чаро: Ты еще и извиняешься? Чаро: Да ты точно в себе, Лукас?

Чаро: Это все, что ты скажешь?

Лукас: О чем ты?

Чаро: Может, я жду ответа: «я и есть подарок» или чего-нибудь еще очаровательного и остроумного, на что ты большой мастер, а ты тупо повторяешь «спасибо» да «пожалуйста».

Лукас: Прости.

Чаро: Ты еще и извиняешься?

Чаро: Да ты точно в себе, Лукас?

Непростой вопрос. Я не пытался осмыслить свое состояние, а уж обсуждать его в переписке с сестрой — увольте… Подумав, набрал ответ:

Лукас: Я в себе. Немного устал. Поговорим, когда приеду, хорошо? Прилетим в…

Лукас: Я в себе. Немного устал. Поговорим, когда приеду, хорошо? Прилетим в…

— Лукас!

Я нахмурился, оторвался от переписки и невольно вскинул брови. Да нет, это какая-то ошибка. Ее просто не может здесь…

— Лукас, подожди!

Я обернулся.

Обвел взглядом толпу пассажиров, всматриваясь в лица, и наконец остановился на одном. Одном-единственном. Это лицо просмотреть я точно не мог — даже в набитом битком терминале.

А потом все остановилось, словно в замедленной съемке. Рози пробилась сквозь плотную очередь. Волосы в беспорядке, зеленые глаза сверкают, щеки горят… Полные, полуоткрытые губы, очертания которых я знал наизусть… На ней была небрежно заправленная в джинсы майка без рукавов — моя майка, Рози последнее время надевала ее на ночь. Черт, почему она не накинула пальто? На улице ноябрь, ранним утром совсем не жарко.

— Лукас… — повторила девушка.

Я замер на месте, тупо наблюдая, как она приближается. Тако возбужденно залаял.

— Господи, ты еще здесь! Слава богу!

Она преодолела последние три метра — будто плыла сквозь густой туман. Нет-нет, этого не может быть. Я, наверное, грежу…