— Разумеется, я за тебя боюсь, — ответил отец. — И всегда буду бояться, но ведь это свойство родительской любви. Ты желаешь своему ребенку благополучия, хочешь, чтобы он добился успеха, реализовал мечты — и в то же время стремишься его защитить, смягчить любой удар судьбы. Однако я ни в коем случае в тебе не разочаровался бы. — Он помолчал, потом добавил: — Так или иначе, попытался бы понять, Горошинка.

Я крепко его обняла.

— Ты ведь никогда не увлекался любовными романами.

— Всегда приходится что-то делать в первый раз. Да и какая разница, что о подобном жанре думает старик вроде меня? Или все остальные-прочие… — Отец вздохнул. — Напрасно ты меня опасалась.

Он был прав.

И от Лукаса мне не следовало скрывать любовь, пусть мое признание ничего между нами и не изменило бы.

Жизнь слишком коротка для того, чтобы таить секреты и настоящие чувства — даже если думаешь, что тем самым оберегаешь любимого или защищаешь собственные интересы. Отказавшись от честности, теряешь часть себя.

Лишь теперь я поняла, насколько большую часть.

— А что касается этого мальчика… — пожал плечами отец, напомнив мне о временах, когда все было просто и ясно.

О временах, когда я была Горошинкой, а папа мог заставить меня забыть о любом горе, приготовив на ужин сладкие вафли.

Только я уже не ребенок, а Лукас — не мальчик из параллельного класса, имя которого встречалось на страницах моего девчачьего дневника.

Лукас — мужчина, в которого я влюбилась без памяти. Мужчина, за которым помчалась в аэропорт, воображая себя героиней собственного романа. Только в этой книге он взял и улетел, оставив меня с разбитым сердцем.

В дверь постучали, и я испуганно вскинула голову.

— Рози, милая! — воскликнула Лина.

Ну кто еще может смотреть в глаза с такой тревогой и заботой, если не лучшая подруга? Ее взгляд ясно говорил: Лина готова убить любого моего обидчика, но может и настучать по голове, если сделаю нечто несусветное.

— Мне позвонил твой папа. Черт, он не обманывал: ты и вправду выглядишь хуже некуда.

Уж не знаю, в чем было дело — то ли в ее взгляде, то ли в том, что мне как никогда требовалась поддержка подруги, а я, дура, отдалилась от нее из-за своей собственной глупости. Словом, я снова разрыдалась.

Лина бросилась ко мне и крепко обняла. Терпеливо ждала, пока я успокоюсь — как папа несколько часов назад, и все же ее объятия ощущались несколько по-другому. В конце концов — самая близкая подружка, понимающая меня лучше всех.

Когда резервуар иссяк снова, мы легли на кровать лицом друг к другу, и я рассказала ей все без утайки. Давно надо было признаться — в тот самый день, когда сообразила, что втюрилась в ее двоюродного брата. Выслушав меня, подруга долго и сочувственно молчала.