Всю дорогу пытаюсь убедить себя, что ты лгал, сочиняя эти мерзости, что ты все выдумал, лишь бы угодить Голди. Но уже не верится. Потом вспоминаю предупреждение Сиси насчет отца – что он якобы считает нас всех шахматными фигурами и что проблемные фигуры иногда исчезают, – и понимаю, что она имела в виду маму. Ее болезнь вдобавок к еврейскому происхождению стала проблемой, поэтому отец сделал так, чтобы она исчезла – не только из дома, но и вообще из жизни.

Заглядываю в каждую комнату в поисках сестры. Она в кабинете отца, просматривает свежую почту. За его столом Сиси выглядит на удивление маленькой, особенно на фоне широкой кожаной спинки кресла. Когда я вхожу, она поднимает глаза, а затем возвращается к стопке конвертов.

Отец уехал в Бостон на очередное собрание комитета, но его присутствие ощущается повсюду. Запахи сигар, лаймового тоника для волос, дорогого выдержанного коньяка, который он подает своим друзьям, витают в воздухе, ощутимые и слегка нервирующие.

Во рту внезапно пересохло. По пути обратно я продумывала, какие вопросы задам, но теперь, когда я стою перед сестрой, слова застревают у меня в горле. В конце концов я выпаливаю:

– И давно ты знала, что наша мать была еврейкой?

Руки Сиси замирают, и она резко вскидывает голову.