В оцепенении, крепко обхватив себя руками, Лиззи поднялась обратно к Ранне на пригорок.

– Нас просили держаться подальше, пока все не закончат. Сказал, это недолго.

Ранна опустилась на траву, поджав ноги по-турецки. Лиззи села рядом с ней, подтянув колени к груди и глядя, как двое мужчин внизу медленно обходят амбар.

– До сих пор поверить не могу, – покачала головой Ранна. – Это просто ужас.

– Мне очень жаль, – отозвалась Лиззи. – Я знаю, как тебе был дорог твой мурал.

– Да вовсе не о мурале сейчас речь! – резко вскинула голову Ранна. – Я говорила о тебе – о том, что едва с тобою не случилось. Что вообще ты делала в амбаре?

Лиззи вспомнила про «Песнь Земли», которая уже настолько близка была к завершению – и теперь пропала. У Лиззи не хватало времени еще раз воссоздать ее до отъезда, так что не было и смысла держать это в секрете.

– Я делала духи.

У Ранны аж расширились глаза:

– Не может быть!

– Я делала «Песнь Земли», которая тебе так нравилась. Пыталась заново ее создать. Мне хотелось сделать тебе перед отъездом приятный сюрприз.

– Ой, детка! Как это замечательно!

– А теперь все это пропало, – повела плечами Лиззи. – Огонь…

– Нет! – схватила Ранна ее за руку и крепко сжала пальцы. – Не смей даже жалеть! Ты здесь, и я здесь. Это самое главное. Для меня даже просто знать, что ты хотела это сделать… – Она опустила взгляд на их сплетенные руки и улыбнулась. – Я с того самого дня, как сюда вернулась, все пыталась понять для себя… Почему я здесь? После всего, что произошло, после всего, что я тут натворила. Когда я сюда отправилась, то думала, что еду для того, чтобы за все расплатиться. Воспринимала это, знаешь, как епитимью, как наказание за прошлые грехи. Но теперь я знаю, что все совсем не так. Я вернулась ради тебя, Лиззи. Я вернулась, чтобы ощутить, каково это – быть твоей матерью. – Она немного помолчала, задумчиво улыбаясь. – Знаю, я слишком поздно спохватилась. Я опоздала лет эдак на тридцать шесть. Но я всегда буду благодарна за эти недели, проведенные рядом с тобой.

Лиззи почувствовала, как словно что-то отпустило у нее в груди. Когда она встретилась глазами с Ранной, то ощутила, как целое соцветие чувств и эмоций распускается в ее душе, точно раскрывая лепестки под теплым солнцем. За эти считаные недели они проделали вместе долгий путь – разбирая многолетней давности багаж, вскрывая старые раны. Обнажив перед ней душу, Ранна полностью раскаялась, и свою кару она в полной мере приняла. Но как быть с ее, Лиззи, давними ранами, с ее горечью? С целой жизнью, отравленной всеобщей неприязнью и несправедливыми обвинениями? С ее болью от одиночества и чувства брошенности, в чем Лиззи никогда не позволяла себе признаваться? Быть может, именно ей и предстоял наиболее долгий и тернистый путь к себе?