И он вдруг разражается рыданиями. Хотела бы я знать, что сказать. Что сделать, чтобы утешить его. Но теперь, когда я знаю, что он на самом деле чувствует, я не сдерживаю собственных слез, как в ту ночь, когда он пытался выразить нам свои соболезнования. Мы плачем вместе.

– Это правда! – признает он. – Я любил ее и так и не смог сказать ей, что люблю! И я любил Габриэля как сына. Вот почему я до конца жизни обречен нести вину за потерю их обоих! – Он не может отдышаться, и я стою рядом с ним, беспокоясь о его давлении. Его плач перерос во что-то более болезненное. Что-то, что выглядит так, словно вгрызается ему в грудную клетку, бог знает сколько удерживаемое в ловушке. Я вытираю глаза тыльной стороной ладони, пытаясь уговорить его успокоиться, не позволить горю захлестнуть его, ради его здоровья.

– Давайте я принесу вам немного воды, – предлагаю я.

Но он отрицательно качает головой.

– Я потерял их! – снова восклицает он.

– Вы их не теряли, – говорю я, и в моем голосе слышится душевная боль. – Их забрали бабушкина болезнь и несчастный случай с папой. Пожалуйста, не вините себя за то, что нам неподвластно.

Он снова качает головой, ему все еще трудно говорить.

– Я подвел ее! И подвел Габриэля! Я… я прогнал собственного крестника!

Крестника?! Я так ошеломлена, что смотрю на него, не в силах больше вымолвить ни слова.

Он хватается за край папиной могилы, как будто боится, что под ним разверзнется земля.

– Он мертв! Он мертв… из-за меня!

41

41

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 19 ИЮНЯ

– Папа был крестником сеу Ромарио?!

Какой бы спокойной ни пыталась я казаться по дороге домой с кладбища, слова вырываются из меня, едва я вижу маму на кухне «Соли».

В том, как она смотрит на меня, есть пугающая напряженность. Драматизм долго хранимого секрета.

– Это неправда, – автоматически отрицает она. – Кто тебе сказал?

После того как я проводила сеу Ромарио домой, чтобы убедиться, что после стольких пролитых слез с ним все в порядке, он попросил меня забыть все, что он говорил. Попытался пойти на попятную, сказав, что только считает себя крестным отцом, а Габриэль на самом деле не был его крестником, но я знаю: то, что он сказал мне на кладбище, было правдой.